Даниэль Клугер - Непредсказанное убийство

— Офра! — крикнул он. — Где Алекс?

— Я здесь, — откликнулся Маркин. — У себя.

— Зайди. Есть разговор.

Маркин возник на пороге кабинета, держа в руках объемистую пачку русских газет.

— Вот, — сказал он, водружая пачку на стол шефу. — Все, как ты просил. Все сегодняшние газеты.

— Там есть гороскопы? — спросил Розовски, не притрагиваясь к газетам.

— Есть, я уже смотрел.

— Из какой газеты вот эта страничка, как думаешь? — Натаниэль протянул помощнику страницу, найденную в квартире Головлевой. Маркин внимательно посмотрел, подумал немного.

— По-моему, из «Ежедневной почты», — сказал он. — Вот, видишь? — он быстро нашел названную газету, перелистал ее, открыл на предпоследней странице. — Видишь, те же символы. И шрифт такой же. Точно, отсюда.

— Да, верно, — Натаниэль сравнил вырванную страницу с раскрытой газетой. — «Рубрику ведет Моше Бен-Яир…» Где находится редакция?

— Посмотрим на первой странице, тут должен быть адрес… Только почтовый. И телефоны, — сообщил Маркин. — Утром можно позвонить, уточнить.

— Нет, — сказал Розовски. — Лучше я позвоню Баренбойму. Сейчас.

— При чем тут Баренбойм? — удивился Маркин. — Он что, теперь с газетами связан?

— Вся его жизнь в Израиле связана с газетами, — пробормотал Розовски, быстро листая записную книжку. — С начала и по сегодняшний день… Ага, вот его номер!

О своем бывшем соседе и одном из первых клиентов Владимире Баренбойме Натаниэль вспомнил, увидав название газеты. Год назад в «Ежедневной почте» имел место тихий (относительно) скандал. Начало ему положила публикация статьи о «русской» мафии в Израиле (горячая тема для пенсионеров и ветеранов). Автор статьи К. Михайлов (укрывшийся под псевдонимом редактор «Ежедневной почты» М. Коган) избрал наиболее, как ему казалось, подходящую форму: беллетризрованный биографический очерк о некоем «новом русском». Пространно рассказав о боевом комсомольском прошлом своего героя, Михайлов-Коган не менее пространно изложил суть его нынешних, далеко не безукоризненных с точки зрения закона занятиях. Связанных естественным (в силу национальной принадлежности героя) образом с государством Израиль. Собственно, статья как статья, таких можно было в тот момент насчитать по доброму десятку в каждой уважающей себя газете.

Однако публикация сия имела неожиданное продолжение. Владельцу «Ежедневной почты» Ицику Ротштейну позвонили из МИДа и сообщили, что консульство одного государства (мидовцы не уточнили, какого именно, но ясно было, что государство до недавнего времени являлось частью «великого и могучего») сочло себя весьма оскорбленным статьей К. Михайлова «Портрет мафиози в интерьере». Оказалось, что для оформления (иллюзии документальности, как признался автор) газетчики использовали первую попавшуюся фотографию, валявшуюся на столе редактора и изображавшую средних лет человека с весьма мафиозно-комсомольским выражением лица. Человек сей был сфотографирован в окружении семьи, причем состав семьи полностью соответствовал описанию героя разоблачительной статьи.

Увы, злой рок подсунул редактору «Ежедневной почты» фотографию не чью-нибудь, а именно вице-консула оскорбленного государства. Консульство обратилось с протестом.

— Кто мог знать? — потрясенно вопрошал Коган у сослуживцев. — Разве с таким лицом можно идти в консулы?

— В консулы — нет, — отвечали ему. — Можно в вице-консулы.

Словом, скандал разрастался. Обалдевший Ицик Ротштейн пытался кое-как уладить дело, объяснить, что фотография попала случайно.

— Ну да, — мрачно заметили из консульства, — а биография?

Ицик онемел. По двум причинам: во-первых, зная по-русски около двух слов, он никогда не читал собственной газеты и оценивал ее добросовестность исключительно по финансовым результатам. Во-вторых, его потряс сам факт того, что вице-консул имел не только внешность, но и биографию типичного русского мафиози.

Ицик очень испугался.

— Что вы молчите? — осведомились в консульстве. — Биография-то наша. Год рождения, состав семьи. Работа в советское время. Конечно, речь не о мафиозной деятельности, но тем не менее.

Последняя фраза чуть-чуть успокоила Ротштейна. Зато следующая могла послужить причиной обширного инфаркта. Правда, не сердца несчастного Ицика, а всего лишь его кошелька. Правда, неизвестно, что переносится легче.

— Будем подавать в суд, — сообщили из консульства. — Готовьте деньги.

— Сколько? — выдавил Ротштейн.

— Много, — коротко ответили в консульстве. — Скандал, между прочим, международный. Думаю, меньше чем в триста тысяч оценить моральный ущерб, причиненный нашему вице-консулу, не представляется возможным.

Ротштейн, положив трубку, принялся меланхолично листать паспорт, прикидывая, какую визу и куда следует ставить в ближайшее время.

За таким занятием его застал проштрафившийся автор. Ицик воззрился на него изумленно. Он пребывал в абсолютной уверенности, что Коган уже повесился.

Вместо этого неповесившийся Коган был радостно возбужден.

— Спасены! — закричал он. — Вот спаситель! — и он представил плохо соображавшему Ицику некоего Зеева Баренбойма, который тут же предложил все уладить по минимальной цене.

— Старый школьный друг, — сказал Зеев (он же — Владимир) об оскорбленном вице-консуле. — Договоримся, я думаю.

— Сколько? — мрачно спросил Ротштейн.

— Пятнадцать тысяч.

— Долларов? — уточнил на всякий случай Ицик.

— Шекелей, — невозмутимо ответил Баренбойм.

— Сколько?! — еще не веря своим ушам переспросил Ицик.

— Пятнадцать тысяч шекелей, — повторил Баренбойм смехотворную (по сравнению с тремя сотнями тысяч) сумму. И слово свое сдержал. Консульство больше не беспокоило ни МИД, ни газету.

Ицик, радостный словно хасид, дождавшийся прихода машиаха, простил автора, взяв с него слово больше не писать о русской мафии. А если и писать, так в том смысле, что в Израиле ее нет и быть не может.

Розовски узнал об этой истории от самого Баренбойма, когда тот обмывал счастливое окончание комбинации вместе со своими школьными друзьями — Михаилом Коганом и оклеветанным вице-консулом. Он почему-то решил, что удобнее всего это сделать у Натаниэля, когда Сарра Розовски в очередной раз отправилась навещать родственников. Будучи первым клиентом частного детектива Натаниэля Розовски (и одновременно — последним пострадавшим, с которым пришлось иметь дело полицейскому офицеру Натаниэлю Розовски), он считал, что имеет некие особые правы на личное расположение последнего. В принципе, Натаниэль ничего против не имел — хотя бы потому, что шумный Баренбойм иногда становился неоценимым источником информации. Так вот, от неожиданных гостей Натаниэль и узнал некоторые любопытные детали происшедшего. Например, что гениальный план — потрясти чересчур прижимистого Ицика Ротштейна — родился в буйной голове непоседливого Баренбойма, когда он в очередной раз читал о невероятных суммах штрафов за клевету и диффамацию в печати.