Даниэль Клугер - Непредсказанное убийство

— Послушай, — обратился к нему Натаниэль, — это Швуот, 27?

Охранник оторвался от разглядывания обнаженных девиц в журнале, посмотрел на детектива ничего не выражающим взглядом и величественно кивнул.

— А вон там, следом — 31? — спросил Розовски.

Снова кивок.

— А где 29? — спросил Розовски.

Охранник долго молчал, рассматривая посетителя, потом тяжело вздохнул.

— Тебе какой город нужен? — спросил он лениво.

В порядком помутившемся сознании Натаниэля забрезжило пока еще слабый свет.

— Тель-Авив, — серьезно ответил он.

— Тель-Авив, улица Швуот, дом 29? — уточнил охранник.

— Точно. Страну назвать?

— Не надо. Это улица Швуот, 27. Город Бней-Брак.

Розовски облегченно вздохнул. Города в Гуш-Дане так разрослись, что накрепко переплелись друг с другом.

— А где Тель-Авив? — спросил он.

— Через дорогу, — ответил охранник. — Две остановки назад. А если тебе нужен Рамат-Ган — две остановки вперед.

— Улица проходит через три города? — недоверчиво спросил Натаниэль. Он был уверен, что такое может случиться только с улицей им. Герцля.

— Через четыре, — невозмутимо поправил охранник, возвращаясь к журналу.

Самое обидное в этой истории было то, что искомое здание оказалось куда ближе к дому Натаниэля.

Поднявшись на второй этаж, Натаниэль сразу же попал в настоящий лабиринт: большое помещение редакции было разделено невысокими перегородками на добрый десяток маленьких. В каждом сидели за компьютерами по два-три человека. Ровный нескончаемый гул сплетался из смеси иврита, русского и английского, на которой общались друг с другом редакционные работники.

Розовски невольно почесал в затылке, пытаясь определить, в какую из ячеек ему заглянуть для начала. За это время его дважды едва не сбили с ног озабоченные курьеры. Причем оба, почему-то, несли большие картонные коробки с пиццами. Видимо, в редакции к обеду готовились серьезно и с утра.

«Ничего обстановочка, — подумал Натаниэль. — Люди работают и…»

Больше он ничего подумать не успел. Очередной сумасшедший — на этот раз не курьер, а газетчик — столкнувшись с детективом, вдруг отпрянул и радостно закричал:

— Ба! Миша! Тезка! Какими судьбами?

Он с силой хлопнул Натаниэля по плечу. Розовски поморщился. Михаил Коган — а это был именно он — не обратил внимания на гримасу.

— Ко мне? Или к кому-то еще?

— К вам, Миша, — Натаниэль виновато улыбнулся. — Только мы не тезки. Если, конечно, вы за это время не поменяли имя.

— Да? — Коган задумался. — А мне казалось, что Баренбойм назвал вас Михаэлем. Когда знакомил. Разве нет?

— Михаэлем он назвал вас, — Розовски развел руками. — А меня он назвал Натаниэлем.

— Ага… — Коган пожевал губами, словно недоумевая, как он мог ошибиться. — Но вы же частный детектив? — спросил он с легким подозрением в голосе. — Или это он тоже сказал не о вас?

— Нет, вот это он, как раз, сказал обо мне, — с максимальной серьезностью сообщил Розовски.

— Ну вот, — облегченно вздохнул Коган. — Остальное неважно. Раз вы ко мне — пойдемте ко мне.

Они прошли в один из закутков, отличавшийся от прочих, на взгляд Натаниэля, разве что большей захламленностью (это — минус) и большей отдаленностью от непрерывно тараторивших по телефонам рекламных агентов (это — плюс).

— Пришли, — сказал Миша. — Хотите пива?

Розовски помотал головой, скользнул взглядом по стенам, заклееным рекламными плакатами с полуобнаженными красотками.

— А я выпью, — сказал Коган и достал из маленького холодильника бутылку «Голдстар». Приложившись к бутылке, он одним глотком осушил ее. Немного подумав, достал из холодильника вторую. Пустая бутылка отправилась в корзину для бумаг.

Розовски ждал, пока редактор восстановит жидкостный баланс. Чтобы не очень скучать, он взял со стола свежий номер «Ежедневной почты». Коган удовлетворенно бросил вторую бутылку вслед за первой и спросил:

— Итак, чем могу быть полезен?

Розовски на мгновение оторвался от заинтересовавшей его газеты и еще раз осмотрелся.

— Знаете, — сказал он немного рассеянно, — я бы хотел присесть. Честно говоря, не очень люблю вести серьезный разговор стоя.

Коган удивленно на него посмотрел.

— Так садитесь, — сказал он. — Кто вам мешает?

— Вы бы еще сказали — куда… — проворчал Натаниэль.

Оба стула в кабинете редактора были завалены папками с документами.

— Да сбросьте на пол, — Коган засмеялся. — Все никак не соберусь выбросить этот хлам.

Натаниэль охотно последовал совету. Внушительная стопка папок полетела в угол, а детектив с удовольствием уселся на покрытый бумажной пылью стул.

— Итак? — снова спросил Коган. — Вас интересуют конкретные сведения? Чем могу быть полезен?

— Ох, боюсь, что я окажусь полезнее вам, чем вы мне, — ответил Розовски.

— А в чем дело? — настороженно спросил Коган.

Натаниэль выразительно скосил глаза на первую страницу сегодняшней газеты.

— Вы уверены, что у Зеева есть связи и на столь высоком уровне? — спросил он. — Все-таки, это уже не вице-консул. Это, как-никак, все главы европейских государств. Плюс президенты США и России.

— А что там стряслось? — еще больше встревожился Коган. — Что я еще наделал?

Натаниэль молча показал. Редактор приподнялся и некоторое время тупо смотрел в страницу.

— Все, — сказал он обреченно. — Труба. Полный, как говорится… Гена!!. — заорал он с такой силой, что Натаниэль чуть не упал. — Гена, твою мать!!

Гена был маленьким и тощим человеком лет тридцати. Розовски обратил внимание на нездоровый цвет лица и испуганно-рассеянный взгляд.

— Что случилось? — спросил или вернее прошептал он.

Редактор ткнул ему газету.

— Это что? — ласково спросил он. — Ты в могилу меня загнать хочешь, да, Гена?

— А что? — спросил Гена удивленно.

— Не видишь? — так же ласково спросил Коган.

— Не вижу.

Натаниэль отвернулся, с трудом сдерживая смех. Дело в том, что первая страница была посвящена очередному заседанию ЕЭС с участием США и России. Видимо, чтобы подать материал поэффектнее, во всю полосу красовались портреты самых известных людей мира, то бишь президентов и премьер-министров. Всего мирового политического бомонда. Единственной накладкой оказалось то, что кто-то — похоже, именно Гена — забыл снять рекламу. Так что указанные портреты обрамляла ярко-красная надпись: «Болезнь века — мужская импотенция», причем буквы по величине могли поспорить с заголовком самой газеты. Учитывая, что портреты изображали исключительно мужчин (все-таки, политика — мужская привилегия, что бы ни говорили поклонники М. Тэтчер и Г. Меир), картинка получалась пикантная.

Между тем, Михаэль закончил снимать стружку с так ничего и не понявшего Гены. Махнув на него рукой, он отослал парня работать. Когда тот ушел, Коган скомкал газету, швырнул ее в угол и заявил: