Олег Кот - И молитва моя в недро мое возвратится

– Бог никогда не оставляет своих детей! Поезжайте. Все управится!

Ему было бесполезно говорить, что сам третий год живу в полной нищете и придется делать новые долги, которые нечем отдать. Пришлось ехать.

Владимир Путин посетил в Санкт-Петербурге офис Балтийской медиагруппы. Сентябрь 2010. http://putin.kremlin.ru/2010-09

Все дни перед смертью мама мучила меня только одним вопросом.

– Вера! Скажи, как ты будешь меня хоронить? Ну как?

И еще просила.

– Вера! Только в полиэтилен меня не заворачивай, – зная, что денег нет даже на гроб.

В один из таких тягостных дней возвращаюсь с суток домой. За ночь не присела ни разу, ноги ватные. Дома умирающая. Отчаяние и безысходность. Рядом со мной поравнялась женщина лет сорока в тунике. Одета она как-то не современно, без польской синтетики черного цвета и босоножек на босу ногу.

Вдруг чувствую, эта женщина мне говорит мысленно: «Ты только веруй! Веруй»! Мама посмотрела на нее. В глазах незнакомки жила твердая уверенность, что все будет хорошо.

Приехав, я расспросил маму, как выглядела та необычная женщина и по ее описаниям вышла мать троих девочек, замученных на ее глазах, София римская. Она часто помогает верующим, таким, кто не в состоянии найти средства на похороны.

Где-то в это время мать позвонила мне в Колобово и говорит:

– Бабка наша зависла. Ни туда ни сюда. Позвоночник распался, поворачиваю ее сама, сил уже нет.

– Мам, так убей ее! – говорю в ответ.

Она давно привыкла к моей «своеобразной» лексике, как впоследствии ее назовет мой мариупольский духовник. Не удивившись, спрашивает.

– Как?

– Очень просто. Поговори с ней. Если она согласится, пригласи священника, которому ты доверяешь. Скажи ей, что когда она будет исповедоваться, ты выйдешь на улицу. Дома тебя не будет. Иначе она так и будет лежать и лежать.

– А причастить?

– Если у нее постоянная рвота, ты должна просто сказать от этом священнику. Он все будет решать сам. Ей не нужно поститься, она умирает, должна быть натощак и не пить воды.

– Да она уже рвет водой!

– Скажи ему об этом.

Приехал священник. Мать ушла на улицу. Выходя после исповеди, отец Олег сказал.

– Очень хорошо исповедовалась. Она просто порадовала меня своей исповедью. Я ее причастил. Если вырвет, рвоту не выливайте в унитаз. Ее сжигают за алтарем, молитва покаянная читается, а мне крупно влетит.

Рвота началась только в час ночи. Мать собрала все и поехала к батюшке. Услышав «новость», тот побелел.

– Во сколько была рвота?

– В час ночи.

– А, так это уже другой день. Слава Богу! Грех, если в этот день до полуночи. Все нормально, выливайте ее.

Через сорок часов после причастия бабка умерла. Наш добрый знакомый, Анатолий, сразу приехал и сделал мерку. Ко дню похорон гроб был готов. Муж сотрудницы заказал автобус и помог с овощами. Сестра Нины Марковны помогла с памятником и его установкой.

Роддом словно ждал команды. И друзья и «враги», равнодушные и неравнодушные нанесли столько денег, что после поминок еще осталось снеди «двенадцать полных коробов». Дальше это поветрие пошло по центральному рынку. И продавцы мяса отдавали самые лучшие куски за бесценок. Причем уступать их никто не просил. Завидев черные косынки, они твердили одну и ту же фразу.

– Надо, значит надо.

Повариха Екатерина, которая тоже готовила на поминках бесплатно, удивилась.

– Мы хорошо скупились. Нам все уступали и отдавали за полцены самое лучшее. Я никогда такого не видела, хотя скупалась на поминки десятки раз!

На отпевании я столкнулся лицом к лицу с человеком, который навсегда войдет в мою жизнь и будет моим первым настоящим духовником тринадцать лет.

Вернувшись в Колобово, к моему удивлению получил материальную помощь. Она была равна сумме моего долга. Так Господь хоронил мою бабку, но и это еще не все.

Прошло пятнадцать лет. По благословению духовника я перешел на другой приход. В том году день ее смерти пришелся на понедельник. Пришел утром заказать панихиду, литургии в храме не было.

– Вера, напишите панихиду, – говорю женщине в свечном.

– Олег, ты где вчера был? Священник же на весь храм объявил, панихиды в понедельник не будет, владыка вызвал в Донецк.

Стою как убитый, не знаю, что сказать.

– Давай я позвоню своим в Никольскую церковь, там через десять минут начнется панихида.

– Нет, это не то. Меня там нет. И куда это теперь? – достаю из пакета свежую икру.

– Давай сюда, мы ее сами помянем.

– Лучше строителям. Бабка после заключения на мариупольских стройках работала, – возражаю Вере Васильевне.

Она еще уговаривала меня заказать поминание в другом храме, но я окончательно расстроился.

– Бог не принял моей милостыни, не принял, – только и твердил, уходя из церкви.

Возвращаюсь домой по улице. Помянул, называется. Вдруг слышу и чувствую, Господь коротко приказывает.

– Облачение, – и встает с престола.

Я уже входил в дом, как Сам Господь наш Иисус Христос, «иерей вовек по чину Мельхиседекову» (Пс. 109: 4) начал служить панихиду по рабе Божьей Зинаиде. Разогрев завтрак и заварив чай, ел, сидел и слушал, как Господь заканчивает панихиду по полному чину. Это состояние тихо звучащей над головой службы «со властью» не передать словами. От ужаса не знал куда деться. Почему-то достал семейный альбом и посмотрел на бабку.

Ее глаза выражали точно такой же ужас.

– Бог! – только и произнесла она.

Не прошло и двух недель после возвращения с похорон, как мой духовник отец Варфоломей (Коновалов) на отпусте сказал, чтобы я подождал его в библиотеке. Минут через десять входит Варфоломей и молча закрывает за собой дверь на ключ. Садится за круглый стол и вынимает из своего зашарпанного дипломата две книжки и кладет их передо мной. Беру в руки. Двухтомник «Убийство Царской Семьи и Членов Дома Романовых на Урале» генерала Дитерихса Михаила Константиновича, автора Тобольского прорыва (1919), последней успешной наступательной операции белых в Сибири.

Книги, это чувствуется, далеко не простые. Издан сей опус в Женеве, 1956 год. Суперобложка. Эмиграция. «Э, да это книжечки покойного митрополита Никодима (Ротова). Того самого, который представился в приемной Папы Римского. О чем долго скарбезничали московские батюшки, называя Никодима экуменистом и отступником», – подумалось при виде двухтомника. Но вслух не слова. Я не понимал, зачем, или правильнее, к чему, эта эмигрантская монография, да еще бесстыдно спертая у следователя Соколова?