Анна Инк - Мне должно это нравиться

– Мам, поищи ты, пожалуйста. Я пойду за пластырем.

В ванной мою руки под горячей водой. Хочу избавиться от холода как можно скорее. Дело не в цветах на ощупь. Леденящий ужас. Порождённый ассоциацией.

Так жестоко было спрятать их в самое сердце простого и симпатичного букета. Так изуродовать первое впечатление. По незнанию. По случайности.

– Однажды Афродита полюбила Адониса. Он был охотником, ловким и сильным, – он за спиной. Его руки распускают узел. Тесная плеть соскальзывает как шёлк. Свет нападает рывком. – Любовник Афродиты, Арес, был могущественным олимпийским богом, богом войны. Он не позволил бы своему сопернику жить. Арес превратился в вепря.

Я вслушивалась в его голос как в заветную музыку. Только бы грохот его слов заглушал… Запах крови режет. Режут по живому её всхлипы.

– Говори, пожалуйста, говори, – прошу я.

– Вепрь пронзил Адониса клыком. И возлюбленный Афродиты пал. Открывай глаза, милая.

Не смотреть вниз!

Сквозь холодный свет ламп, на фоне серой стены, проступают красные лепестки. Он рвёт цветы над моей головой. Они сыплются медленно, потемневшие в перегибах, надломанные его пальцами. Две жизни, человеческие, молодые, ещё несколько дней назад цельные, раздроблены им, рассыпаются прямо сейчас, на моих глазах.

А затем я заплакала.

– Она плакала. И слёзы её превращались в анемоны. В греческой мифологии это цветы скорби. Но разве они не прекрасны? Посмотри, – нежно. – Посмотри! – зло.

Резко опускаю взгляд. Вдыхаю носом. И сочащаяся из её тела кровь пахнет ржавеющим металлом.

– Я хочу, чтобы ты украсила её для меня. Девочку, которую ты принесла мне в жертву. Разве можно было преподносить мне такой дар не нарядно. Ведь в обмен на неё ты получила полноценную жизнь. В обмен на эту жертву твоя жизнь останется без скорби.

Моя жизнь останется без скорби?!

Собираю с его ладоней бутоны кроваво-красных анемонов. Оседаю на колени перед растерзанной девушкой. Её глаза заклинают. В её хрипах через скошенный чёрным кляпом рот только мольба. От человека не осталось ничего. Она только просит, просит, просит.

Не в силах выдерживать её взгляд, первый цветок я укладываю на веко. Девушка послушно закрывает глаза.

– А его кровь, – шепчет за моей спиной он, – превратилась в розы.

– Записки нет.

Вздрагиваю. Оборачиваюсь.

– Но твой мобильник разрывается, – мама прижалась к дверному косяку и протягивает мне вибрирующий телефон.

– Серёж, привет, – улыбаюсь в трубку. Жду, пока мама совсем исчезнет из виду. Надо сказать ему, чтобы больше никогда не дарил мне паршивые анемоны. Только корректно.

– Уже собирался сбрасывать.

– Извини, опять забыла звук включить. Спасибо за…

– Не хочешь прогуляться по городу?

– Сегодня?

– Ага.

– Не могу. Буду готовиться к переезду. Не хотела собирать вещи, пока не обсужу с мамой.

– Обсудила?

– Мама, конечно, не в восторге, но меня спас ты.

– Правда? Но я ничего не делал.

– Я призналась, что ты хочешь съехаться.

– Ты серьёзно? – он будто не верит. – Это значит… это значит, что ты согласна?

– Думаю, к этому всё и идёт.

– Я даже… – он хмыкает в трубку, – даже не надеялся. Предлагал это уже по инерции.

– Ясно. Значит, блефовал?

– Что? Нет. Нет, Яна, я не то имел в виду! – смеётся. – Ты себе даже не представляешь, как я сейчас рад. Вот будто сон. Боюсь спугнуть.

– Серёж, только это не сразу, ладно? Ты же понимаешь, на меня лучше не давить.

– Ещё бы понимаю! Я тебя столько лет знаю. Блин. Пулька. Сказал бы мне кто полгода назад, что девушка моей мечты ответит мне взаимностью. Яна, чёрт возьми, я же… Совсем недавно говорил с мамой, что ты никогда не согласишься. А она меня убеждала ещё подождать. И вот… Ты меня сейчас таким счастливым сделала.

– Спасибо, мне очень приятно. Но я к тому, что сегодня увидеться не получится.

– Я понял. Блин, меня это почти не огорчает на фоне твоей новости! Получила мои цветы?

– Буквально несколько минут назад доставили. Спасибо. Только…

– Понравились?

– Очень. Только… можно тебя попросить?

– Да, всё что угодно.

– Больше не дари мне анемоны, пожалуйста. Я их… ненавижу.

– Ане – что?

– Ну, такие красные, были сегодня в букете.

– Эм… Красные? Они что-то напутали, наверное. Я просил белые лилии, никаких анеонов.

Оборачиваюсь на кашель. На пороге стоит папа, одна его бровь удивлённо приподнята. Он держит в руках распухший над целлофановой обёрткой букет белых лилий.

– Да… – бормочу я. – Видимо, что-то напутали.

– Вот сволочи! Элементарное задание поручить нельзя. Я сейчас им позвоню.

– Нет, нет, не надо! Спасибо, Серёж. Мне пора, ладно?

– Конечно. Целую тебя, Пулька.

– И как это понимать? – папа протягивает мне открытку. На ней пожелание чудесного настроения и подпись «Твой Серёжа». – Букеты от одного и того же человека, или поклонников всё-таки несколько?

– Нет, оба от Серёжи. Он сердится, что не одновременно их доставили. Напутали что-то.

– Неудивительно. Обычно дарят по одному на персону. Впрочем, моя дочь заслуживает особенного отношения, – вручает мне букет.

Выхожу в гостиную. У окна стоит мама. Новый стеклопакет такой чистый по сравнению с соседним старым, что кажется, будто стекла вовсе нет.

Моя мама вглядывается в зимний пейзаж с тревогой – я вижу, как поднимаются её плечи из-за беспокойных и глубоких вдохов. Её правая рука приподнята, повисла в воздухе, пальцы будто держат сигарету. Она раньше курила. И вообще, как туманно выражается папа, была настоящей оторвой. Он говорит, что брак излечил её. Не знаю, что точно это значит, но я бы никогда не подумала, что моя мама могла когда-то курить, шляться по клубам, попадать в милицию за непристойное поведение, и вообще делать хоть что-то из тех вещей, которыми положено заниматься «оторвам». Она заботливая домашняя, прости господи, курочка.

Хотя… порой, когда я неслышно вхожу в комнату, и моя мама думает, что никто не видит её… она совсем другая. Мягкая фигура обретает изломы, лоб хмурится от презрения к перебираемым в голове мыслям, руки подрагивают, будто пытаются найти что-то в воздухе, какую-то невидимую нить с прошлым, которую она хочет нащупать и разорвать.

Я еду в спортивный центр.

Зал полупустой. Забиваюсь в уголок, на самый дальний от сцены ряд. Достаю из сумки листок, который подсунули в конверте Динке под дворник. И перечитываю уже в сотый раз.

Я уничтожу все твои принципы. Я буду всаживать в тебя свою идеологию, семя за семенем, пока цветовая схема внутри тебя не обретёт контраст, пока каждая твоя загадка не станет прозрачной, пока ты не смиришься с тем, что мне нельзя говорить «нет». Мой мотив насилия отточен годами, заострён, как свежевыплавленное холодное оружие, и я буду погружать в тебя его лезвие до самого основания, в самых твёрдых местах вминать в тебя рукоятку, поднимать порог твоей чувствительности мучительно медленно. Методично усиливая давление. Я заставлю тебя поверить, что я последователен. Но глубоко внутри ты каждую секунду будешь ждать и бояться, что моё следующее действие нанесёт тебе сокрушающий удар. А ещё больше, больше всего на свете, ты будешь бояться, что я уйду.