Руслан Богомолов - Сотворение Волжской России. Книга 2. Горячее лето 1224 года

Дело в том, что Сафонов был не менее странным коммунистом, чем Ярославцев странным демократом. Николай Степанович с детских лет, с октябрятско-пионерского возраста, как «отче наш» его предки крестьяне, как божественную святость Сталина для его отца рабочего (не дожил до пенсии, сгорел от водки, царство ему небесное), выстроил свой нравственный стержень, впитав несколько фундаментальных аксиом. Например: «Партия (разумеется, коммунистическая) – партия рабочего класса, она выражает его интересы и устремления; „Капитал“ Маркса для экономики то же, что таблица Менделеева для химии; коммунизм – неизбежная цель прогресса общества и стремления человека к счастью и справедливости». Были и ещё тому подобные «заповеди», вбиваемые в голову нескольким поколениям «советских» людей. Жизнь, учеба и работа сильно поколебали все эти мифы, особенно хлынувшая после 1985 года ПРАВДА о реальных результатах строительства коммунизма на земле. НИГДЕ этот процесс не привёл к успеху. Тем не менее, Сафонов оставался членом компартии. Во-первых, он знал там немало порядочных, искренне уважаемых им людей, а во-вторых, он всё ещё успокаивал себя тем, что теория-то верна, но вот её применение было неправильным.

Однако, превратившись полтора года назад из мастера участка абразивного завода в председателя городской Думы и столкнувшись с реальной организацией жизни большого города, он всё меньше сверял свои действия с марксистской теорией и всё больше со здравым смыслом. В конце – концов, как всякий порядочный человек, Николай Степанович не выдержал лицемерия перед самим собой – делать одно, а декларировать веру в другое.

Вот об этом он и рассказал тогда, вечером обычного рабочего дня, первого мая (все праздники были отменены в связи с чрезвычайным положением) Андрею Андреевичу и предложил свои услуги по организации предвыборного штаба Ярославцева и создания объединения из кандидатов в депутаты в Государственную Думу Волжской России, которые бы поддерживали его. Они тогда проговорили до полуночи и разработали план предварительной подготовки к началу выборной компании.

Теперь, глядя на Сафонова, вместе с другими заинтригованными членами Совета безопасности, Ярославцев подумал, что, наверное, действительно случилось что-то очень важное, раз Николай Степанович так решительно настаивает. И, хотя он не любил слушать всякие словоблудия просто так, не для принятия решения по делу, Андрей Андреевич сдался.

– Ну, хорошо, информацию, Николай Степанович, доведете Вы?

– Нет, доложит Удинов. Он в приёмной, я его вчера пригласил для выступления.

«Без меня меня женили», – усмехнулся про себя Ярославцев и спросил:

– Минут двадцать, двадцать пять ему хватит?

– Полчаса, Андрей Андреевич.

И. О. президента покачал головой и нехотя согласился:

– Ну, хорошо, – потом посмотрел на всех присутствующих, – Больше предложений нет? Приступили.

Через час Совет безопасности одобрил план Кавказской боевой операции, суть которой заключалась в следующем. Армия Джелаладдина запиралась на пути к Дербенту между реками Самур и Гюльгерычай. Здесь была дорога-перевал через отроги самурского хребта. Предполагалось остановить армию султана на переправе через Гюльгерычай, одновременно отрезав ей пути отхода назад к Самуру и по руслу Гюльгерычая к морю. Это предполагалось выполнить силами двух отделений, экипажа БМД-3, которая ночью уже была доставлена на сухогруз с трубами для Баку, и тысячи воинов-гази эмира Ахмеда. Кроме того, на аэродром Дербентского форта перебрасывался вертолет в качестве резерва. Так же гарнизон Дербентского форта выделял две резервные группы.

Решено было договориться с эмиром Ахмедом, что руководить операцией будет Кузнецов, и командиры его сотен будут подчиняться Виктору Викторовичу.

Затем и. о. президента рассказал о результатах своей поездки на Урал. Утешительными их назвать было нельзя. «Большой Камень» не желал пускать к себе чужаков. Освоение магнитогорского месторождения железной руды откладывалось до весны следующего года, а до той поры туда надо было пробить дорогу, построить какое-никакое жильё, создать строительную базу, и провести подробную разведку недр. Но поскольку Волжский не мог так долго ждать железа, то надо было использовать уже известное курянам оскольское месторождение железной руды. Эту руду можно было транспортировать по реке Оскол, которая впадала в Северный Донец, на правом берегу которого, недалеко от впадения в Дон, было разведано прекрасное месторождение антрацита. Там уже закладывался город Донецк, и туда уже направилась техника для добычи угля вскрышным способом.

В решении, проект которого Ярославцев подготовил ещё вчера, правительству совместно с Академией наук поручалось в недельный срок подготовить программу по строительству домны и металлургического комбината в Донецке и согласовать с Чернигово-северским княжеством вопросы подробной разведки, добычи и доставки железной руды в Донецк.

– Ну что же, перейдем к последнему вопросу, – Ярославцев глянул на часы, – зовите своего докладчика, Николай Степанович.

Сафонов вышел, а шум, вызванный короткой паузой, разрастался. Обычная в таких случаях возня в виде двигающихся блокнотов, листания бумаги, верчения на стульях седоков, падения на стол авторучки.… Этот шум плавно перешёл в разговоры вполголоса участников заседания, но вот почти с полминуты отсутствующий Сафонов вернулся, и за ним вошёл уже знакомый Ярославцеву идеолог казачьих пограничных линий Удинов Станислав Петрович. Он поздоровался со всеми и встал к трибуне, которая стояла на противоположном конце стола, рядом с входной дверью.

– Станислав Петрович, – Ярославцев поставил локти на стол и, скрестив пальцы перед подбородком, как бы собирался положить этот подбородок на них в отдыхающей позе, дескать «ну, ладно, я послушаю, коли нечего делать, ваши сказки», – вы кажется кандидат технических наук, что-то там с сельхозтехникой, так?

– Верно.

– Так как же вас, извините, занесло в экономику. – Ярославцеву захотелось беззлобно пошутить по этому поводу, но он понял, что как-то неприятно задел Удинова.

– Да так, как-то, занесло, – с достоинством ответил Удинов, не глядя ни на кого и спокойно раскладывая бумаги.

– Ну что же, слушаем вас, – Ярославцев внутренне обиделся на себя и сменил позу, скрестив руки на столе и навалившись на них грудью.

– Ну, так вот, – начал Удинов, – Я попытаюсь тезисно изложить свой двухчасовой доклад. Начнём с определения товара. Маркс определил товар как средства потребления и производства, которые производятся на продажу. Ещё он, как известно, ввёл понятие «особого» товара – рабочей силы. Этот «особый» товар – искусственное порождение Маркса. Он вроде «теплорода», которым в средние века учёные пытались объяснить нагревание одних тел другими. Я поясню дальше, почему искусственное, ибо Маркс совершенно проигнорировал ещё один абсолютно равноценный вещественному, но не осязаемый товар – услуга. Ошибка? Но серьезный ученый середины девятнадцатого века не мог не заметить этого товара, ибо два из них в то время уже давно, прочно и широко заняли своё место в обществе. Первый, самый древний – это услуга по перемещению товара от производителя к потребителю, чем занимались, занимаются и будут заниматься купцы. Второй – это предоставление накопленных финансовых средств, нуждающимся в этом предприятиям и гражданам, чем занимались тогда уже в основном банки, хотя и их предшественники – ростовщики в девятнадцатом веке распространены были довольно широко. Постепенно сфера услуг росла и расширялась и к концу двадцатого века заняла в общем товарообороте большую часть. Не замечать услугу как товар стало просто невозможно. Так вот «капитал» Маркса – это просто алхимия экономики, рассказывающая, как с помощью заклинаний и смеси дерьма и золы получать золото. Нет ничего удивительного в том, что экономика всех социалистических стран, опирающаяся на эту искусственную теорию, буксовала и отставала от экономик стран других, которые не молились на Маркса и марксизм. Другое дело, что это была не ошибка, а сознательная подтасовка научной теории под идеологию ненависти к купцам («паразитам», как их назвал Энгельс), финансистам, собственникам и т. д. и т. п. Мог ли Маркс объективно признать общественную необходимость товара – услуги? Нет, для этого ему надо было разорвать собственные идеологические шоры, отказаться от идеи построения всемирной коммуны. Вот здесь, для придания стройности своей теории, он и придумал свой «философский камень» – товар рабочую силу, а товар-услуга, который он не мог игнорировать совсем, был отнесён им к накладным расходам, к чему-то второстепенному. Отсюда и второсортность людей, производящих эти «накладные» второстепенные расходы.