Юрий Теплов - Шахидки. Роман

Но она не могла спать, хотя и мечтала в окопе, что днем отоспится. Лежала, вся в осознании происшедшего. В голове ее прокручивались идиллические картинки их будущей семейной жизни, как будто все уже было решено, и ничто не могло поколебать счастливого расположения звезд.

5.

Проснулась она от голоса Георгия:

– Юля, вставай и быстро одевайся! Уходим.

Она открыла глаза. Увидела его у окна в затрапезном спорткостюме с множеством карманов. Он придерживал рукой отогнутую занавесь. И старушка-сумка была подле него.

– Что случилось, Гера?

– Поторопись, Юля!

Она никак не могла найти свои трусики. Разыскивая их, обнаружила на простыни небольшое красное пятнышко. С мгновенным удовлетворением задержалась на нем взглядом… Трусики валялись на полу со стороны ног. Юлька натянула их. Хотела было подойти к Георгию, чтобы тоже заглянуть в окно. Что за паника? Зинка с армянином, что ли, вернулись?..

Но Георгий показал ей рукой наверх и повторил вполголоса:

– Скорее!

Она сообразила, что мешкать нельзя. Взлетела по лестнице, наскоро оделась. Но особой тревоги пока не ощущала. Когда спустилась, Георгий уже подошел к другому окну, тому, что в прихожей. Сказал:

– Обложили.

– Кто обложил?

– Омоновцы.

Лицо у него было жестким и озабоченным.

– Слушай внимательно. Я уйду первым через это вот окно.

– Я с тобой, Гера.

– Не перебивай. Сними кроссовки и надень Зинкины калоши.

– Они мне велики.

– Зато следов твоих не будет. Вылезешь в окно после того, как услышишь выстрел.

– Какой выстрел?

– Мой. Сразу за яблоней – две доски в заборе на одном гвозде. Раздвинешь их и окажешься в огороде соседа.

– Там дядя Виль Крылов живет. Он отказался продавать армянину избу.

– Иди через его крыльцо в улицу и сразу к тетке. Возьми мою сумку и надежно спрячь, – он запустил в сумку руку, вытянул свой хитрый диктофончик, переложил во внутренний карман.

– А ты?

Но он уже толкнул оконные створки и, пригнувшись, беззвучно исчез.

Она автоматически расшнуровала и сняла кроссовки. Затолкала их в Герину сумку. Сунула ноги в Зинкины расхлябанные галоши.

В этот момент в дверь дома заколотили, и каждый удар отдавался в ее голове стуком. Она стояла растерянная. А удары продолжали сыпаться. Из онемения ее вывел одиночный выстрел. Вслед за ним резанула слух автоматная очередь.

Колотить в дверь перестали. Юлька подхватила сумку, она оказалась неожиданно тяжелой. Окно распахнулось от легкого толчка. Она перевалилась через подоконник, едва не потеряв галошу. Яблоня, усыпанная белым анисом, была всего в двух метрах. Скакнула за нее, шлепнулась на колени возле забора.

Нужные доски нашла сразу. Шмыгнула в щель и поставила доски на место. Ринулась напрямую к соседскому крыльцу. И уже ступила на доски, когда проскрипела дверь, и дорогу ей преградил дядя Виль.

– Ты чего это, Юлька, грядки топчешь?

– Здравствуйте, Виль Львович, – смиренно произнесла она – Простите, пожалуйста.

– Как ты в мой огород попала?

– Ой, Виль Львович! Кто-то стрелял, я как раз мимо вашего дома проходила. Ну, и через плетень, – и виновато развела руками.

С волнением Юлька уже справилась. Любая непредвиденность мгновенно заставляла ее сосредотачиваться.

– А ведь и в самом деле вроде стреляли, – сказал Виль Львович.

И тут снова раздалась автоматная очередь, но уже на удалении. В ответ – два пистолетных выстрела, и звенящая тишина… Юлька внутренне ахнула: пистолетные выстрелы – это, наверняка, его. Только бы живой остался! Только бы ушел!

Виль Львович уставился туда, откуда донеслась стрельба.

– Заходи-ка, Юлька, в избу от греха подальше.

Она оставила на крыльце Зинкины галоши и шагнула за хозяином. Бедненько было в избе и тесно. Юлька не знала, сколько лет Вилю Львовичу, но он даже для ее тетки Любы был старым. Однако на завалинке не сидел. Все лето копошился в огороде. Без конца ремонтировал свою «Копейку», которая была раза в полтора старше Юльки. Но все еще бегала, и он ездил на ней на рынок, где продукты были дешевле, чем в армянском магазине.

Юлька прошла в горницу. На столе стояла миска с вареными картохами.

– На базарчик, что ли, ходила? – спросил ее Виль Львович.

– Ага, – машинально ответила она.

А сама продолжала оставаться рядом с Герой-Георгием, погруженной в мысли о том, удалось ли ему уйти от мирзоевской погони и куда уйти.

– Чаю хочешь? – спросил хозяин. – С конфеткой?

– Нет. Мне к тетке надо.

– Как знаешь. Стрелять вроде перестали.

Она снова вхлябалась в галоши и вышла на улицу. Дошла до мосточка через промоину. Присела на крутом бережку. Достала из Гериной сумки свои кроссовки. Заглянула вовнутрь. В сумке прятался от людских глаз элегантный чемоданчик. Застегнула на сумке молнию. Надела кроссовки. Кинула вниз галоши – прямо в бурливый ручей. И спокойно зашагала к теткиному дому.

Все-таки Юлька чувствовала себя неуверенно. Надо было набраться храбрости, чтобы предстать пред теткины пытливые очи. Еще издали она заметила, что окно в избе открыто. Подходила к дому, стараясь выглядеть беззаботной и даже веселой. Хорошо бы, чтоб тетя Люба не заметила ее сразу. Ей еще надо было спрятать Герину сумку.

Она притормозила у открытого окна и услышала мужской голос:

– Любаня! Мана ригян!

Так мог говорить только дядя Саня Наумов, давняя тети Любина симпатия. Как перевести на русский это «Мана ригян», она понятия не имела. Спросила однажды у папы, который от безделья начал изучать башкирский и татарский языки.

– Правильно будет «Мана дигян», – ответил он.

Если отбросить все тонкости, получалось – «все в порядке», «очень надежно», что-то вроде «О кей!» для американцев. Дядя Саня на тонкости внимания не обращал, при случае свободно болтал по-татарски, и этому никто не удивлялся. Поговаривали, что покуролесил он в молодости вволю. Искал фарт на Колымских золотых приисках. И даже отметился там с дочкой самого главного начальника. Так оно было или не так, знал, наверное, только он сам… Вернувшись в Шакшу, узнал, что тетя Люба вышла замуж. Недолго думая, окрутил приехавшую к кому-то в гости из Карелии девочку-пигалицу по имени Валя. Да так с ней и остался…

Везло Юльке нынче на приключения и нежелательные встречи. То Виль Львович, теперь вот дядя Саня. Ей бы одной побыть.

А дядя Саня, похоже, решил объясниться в любви.

– Ты, Любаня, как девочка с персиками с картинки.

– Все ты врешь, Санька. Я не девочка с персиками, а бабка с курагой. Ну, чего затряс головой, словно у тебя там мысли застряли?

– Обижаешь, Любаня. Я же, как пчёлка, пашу целыми днями.

– Все вы, мужики, как пчёлы: нектар собираете с одних баб, а мёд приносите другим.