Сергей Распопов - Ещё не вечер. Рассказы. Новеллы. Повести

Вполне успокоенный насчет тебя я покинул больницу и с матерью поехал домой. Но ночью я так и не заснул. Все думал о тебе и о Лешке, о перипетиях человеческой судьбы. Два раза вставал с постели и пил валидол. Мать тоже принимала сердечные капли, не мене маво. Разов шесть я за это время звонил в больницу насчет твоего здоровья. И только уже под утро, дозвонившись до дежурной сестры, узнал, что ты переведен в послеоперационную палату и чувствуешь себя вполне сносно, хотя все еще находишься в бессознательном состоянии. Немного успокоившись, я забылся тяжелым сном на несколько часов.

Дежурная сестра мне приврала, конечно, но это оправданно. Ведь сердце семидесятилетнего старика далеко от сердца двадцатилетнего молодца. Работает с большой нагрузкой и значительными перебоями. Сообщи ему всю правду такую, какая она есть, сердце, пожалуй, и не выдержало бы. А так оно еще постучит некоторое время в свое удовольствие.

Утром следующего дня я позвонил в милицию и подробно рассказал о происшествии с тобой. Я был склонен все дело пустить на самотек, то есть смерть Лешки Чотарева сохранить в тайне, пусть поищут мерзавца, думал я, а может, и искать не станут. Мать его, наверняка, не раз молилась, чтобы Господь его прибрал. Он ведь, сукин кот, всю пенсию у нее отбирал, всю до копеечки и бил ее нещадно, если на водку не давала. Теперь хоть вздохнет спокойно на старости лет. Каждому Господь воздает свое по его заслугам.

Но потом я все ж передумал. Чот хоть и сволочь большая, но «человек» все же. Хотя слово человек я пишу в кавычках. Да и мать настояла, чтобы я дал знать в соответствующие органы про то, что приключилось с тобой. Я и позвонил. А потом некоторое время спустя, когда меня вызвал следователь, я все изложил на бумаге, все по порядку, как было. Чему был свидетель. Меня попросили вежливо съездить с ними на место и указать, где Лешкин труп и машина. Ты, конечно, понимаешь, что я не мог отказаться. Чужая тайна – тяжкий груз и давит так же на душу как и грех. Не всякий способен вынести эту ношу. Все на все заняло не больше трех часов.

Мы подъехали на милицейском «Уазике» со следователем «Пыжом», еще не старым человеком лет 55, только начавшим лысеть со лба и очень на мой взгляд толковым малым. Лешка уже лежал приготовленный к осмотру на голой земле, накрытый брезентом. «Пыж» попросил меня подойти поближе. Я сначала стоял в стороне, покуда «Пыж» разговаривал с двумя чинами в милицейской форме, по всей видимости, старше его по званию. Пыжом я его окрестил потому, наверно, что он как пыж в охотничьем ружье при выстреле сразу воспламеняется и тут же сгорает, и от него одна зола остается. Намек на вспыльчивый характер следователя.

«Пыж» откинул брезент, и меня чуть не стошнило. Лешка был сам на себя не похож, весь лицом белый, с синими губами. А при жизни его краснощекую рожу за двести метров было видно, как светофор. Сейчас же его маленькие поросячьи глазки, глубоко сидевшие в его квадратном черепе, очень страшно вылупились. Видно, когда он захлебывался, то от ужаса вытаращил зенки, потому что болотную жижу, в которой барахтался, принял за бурлящую адскую смолу. По совести сказать, мне его и на мышиный хвост не жалко. Он заслужил свою смерть. Одним говном на земле меньше стало…

Но кажется, я слишком уж расписался. Кончаю марать бумагу. Покедова, сынок, выздоравливай. В наш магазин привезли молоко. Мать торопит меня бежать за ним. С наилучшими пожеланиями здоровья твой отец и вся наша большая дружная семья, всего шесть человек.»

– А отец у тебя того, философ, судя по письму железный старик, – сказал, потянувшись за пачкой сигарет, Сашка.

– Да, тут ты в самую точку попал, мне и самому кажется, что он из стали, – ответил я. – Его согнуть невозможно. Он не поддается нажиму и вообще никаких компромиссов со сволочью не признает.

Игорь Фатхуллин

Сергей Распопов

Воскресный день подошел к концу. Постепенно на поселок спустились сумерки. Строгая дворничиха тетя Клава разогнала с лавочек дворовых алкашей, после чего перегар, табачный дым и острый запах разгоряченных за домино тел выветрились. Во дворе заметно посвежело. Становилось тише. То в одном, то в другом окне гас свет. Жильцы снижали громкость телевизоров.

Приближаясь к первому подъезду, послышались шаги размеренные, глухие от тяжелых мужских ботинок. Щелкнул кодовый замок. Захлопнулась дверь. Шаги устремились внутрь подъезда и затихли где-то в глубине первого этажа.

– И кто тут шастает по ночам, колобродит? – заворчала тетя Клава, войдя в подъезд вслед за незнакомцем. – Опять за самогонкой прутся к Вальке, а после мочатся в подъезде.

– Не кричи ты, старая, весь дом поднимешь, – шикнул на нее незнакомец. В полумраке первого этажа бабка узнала его. Это был участковый Куракин, как обычно при форме и с табельным пистолетом.

– Ой, ночь добрая, Егор Петрович. Я и не узнала впотьмах. А что так поздно? Следователь давно уже уехал. Покойника мужики вынесли и машина увезла его в районный морг на экспертизу.

– Дел у меня было по горло, вот и не поспел вовремя, – соврал дед, разглаживая опухшее лицо.

Дворничиха вперилась в него пытливым взглядом.

– А у тебя нет ничего? – наконец, не выдержал он. – Помираю.

– Так откуда? Как схоронила своего дедочка, вот и перестала гнать.

Куракин, потеребив в замешательстве седые усы, понял, что с этой бабы проку мало. Порылся на дне планшетки, достал ключи, отпер дверь и вошел во 2-ю квартиру.

– Давай, зайди и ты, – махнул он бабке. – Заодно обрисуй мне всю ситуацию происшествия. А я пока тут кой-какие улики поищу.

– Воропаева Семена Кузьмича, – начала отчет тетя Клава, – сегодня в полдень сослуживцы из открытого университета обнаружили мертвым. Его зарезали.

– А сам он кем был? – не оборачиваясь к бабке, пробурчал Куракин, нетерпеливо открывая кухонный шкаф.

– Они с покойницей женой в поселке люди известные. Давно тут живут. Он в институте – преподаватель, а она при нашей областной психушке в амбулатории – медсестра.

– Сослуживцы что тут делали? – спросил участковый, заглядывая в холодильник. – Как нашли его?

– Так ведь похороны же намечались.

– Какие?

– Жену он собирался хоронить, да не дожил. А из института персонал собрался во дворе уже часов в восемь. Его все нет. Свет горит в квартире, а дверь никто не открывает. Решили проверить. Залезли в окно через кухню, хорошо не заперта была рама. А он уже еле тепленький.

– Где похороны, там поминки, а где поминки, там и вод…, – вылупив ищущие глаза, осекся дед. – Клава, не вводи меня в заблуждение! Грех надо мной потешаться. Мне сейчас не до смеху. – Участковый дрожащей рукой отстранил старуху, оглядел комнату.