Сергей Распопов - Ещё не вечер. Рассказы. Новеллы. Повести

– Ну, как дела-то, прояснилось что – нибудь в убийстве моего соседа Воропаева?

– Да какой там хрен, – отмахнулся участковый. – Все темнее ночи. У Воропаева любовницу разыскали. На стакане с вином ее следы от пальцев рук и губная помада.

– Ну теперь, стерве, не отвертеться, – потерла руки бабка.

– Нет, Клавушка, на рукоятке ножа пальчики не ее. Ничего с ней не сделаешь, закон, есть закон. Плетет всякую ахинею, вот, мол доцента какая-то женщина в белом халате кухонным ножом в спину пырнула.

– Что ж их две было что ли? Вот охальник. И поделом ему.

– Да ты до конца дослушай, – огрызнулся Куракин. – Я в первый день с тобой в ихнюю квартиру зашел и бирку обнаружил из морга, а на ней инициалы, фамилия и год рождения покойной жены Воропаева. Просто какой-то кроссворд. Я в морг сунулся. А сторож мне заявил, что у него халат начальника, то пропал ночью, то вдруг опять появился на прежнем месте. Но он был в эту ночь под мухой. Мало ли что ему с пьяну померещится. И дверь он обнаружил под утро открытой. А когда я его попросил показать мне труп Воропаевой, тот с трудом его отыскал по крашенным ногтям на ногах, потому что бирка отсутствовала.

Бабка на минуту раскрыла рот, застыла как изваяние, и, вдруг, начала тараторить:

– Так жена Воропаева, дай Бог памяти, лет 15 – 20 назад, два раза приходила домой из морга. Первый раз в полночь совсем голая приперлась. Я сама этому свидетель, – дворничиха перекрестилась. – А второй раз, днем в белом халате заявилась. У санитаров, наверно, позаимствовала. Сердечный порок у нее какой-то особенный. То, вроде, уже как будто помрет, а потом, на тебе, опять с того света возвращается.

Куракин недоуменно посмотрел на бабку, уставился в нее, размышляя про себя, не сочиняет ли она? После этого дед взглянул на Кирсанова, схватил его за рукав и на весь магазин закричал:

– Ты за сколько бутылок заплатил?

– За две.

– Бери пять. Летим к Ловчинову. Расскажем ему быль о ночном воскресении…

Игорь Фатхуллин

Сергей Распопов

Начавшийся еще с вечера моросящий дождь к ночи превратился в настоящий ливень. Артем Петрович тяжело заворочался на диване. Все тело ломило, хоть кричи «караул»!

«Должно быть к непогоде», – подумал он.

Особенно жгучая боль донимала его в правой отсутствующей ступне.

«Вот ведь жизнь окаянная, – выругался Михеев про себя, – двадцать лет прошло, как ее оттяпали в районной больнице, нашли эскулапы какую-то опухоль, вот и отняли. Бесплатная медицина ничего, кроме как отрезать кусок отмершего тела, предложить не могла. А ступня все болит, спасу нет. Даже пальцами как будто могу шевелить, чувствую каждый нервный узел на ней. Успокойся, – оборвал Михеев себя. – Это всего – навсего только мое воображение. Моя больная фантазия и дьявольская промозглая погода».

Он не спал уже второй час, как ни пытался, все не мог заснуть. Лежал на спине, прислушиваясь к раскатам грома. И всматривался равнодушно в ночную рябь за окном, где в свете молний одиноко раскачивались яблони. Яблони ему достались по наследству от тетки вместе с домом, и теперь без надлежащего ухода совсем одичали, и плоды на них стали мелкими и кислыми с горчинкой.

«Вырублю их к дьяволу при случае, на фиг они мне сдались, никакого дохода не приносят. Одна морока с ними. Даже пацаны в мой сад не лазают, обходят стороной», – он вздрогнул от особенно яркой вспышки молнии.

Тетка рассказывала ему, что однажды, лет двадцать назад, когда на ее доме еще не был поставлен громоотвод, через окно залетела молния, побила стекла в рамах, двинулась через большую комнату к зеркалу напротив. У тетки в комнате стояло большое трюмо. Разбила его на мелкие осколки и ушла в сенях в земляной пол. Зеркала молнии притягивают как магнит. Это знать надо. Может, при случае пригодиться.

Дождевые потоки воды монотонно шумели в водосточных трубах, обильно орошая землю во дворе. Теперь трава полезет, весь огород заполонит, язва болотная. Придется ее косой выкашивать по десять раз на дню. Иначе нельзя.

Вот такой же ливень лил две недели назад, ни зги не видно, когда он возвращался на своем «Запорожце», консервной банке с ручным управлением, домой из районного центра, куда он ездил переоформлять пенсию.

Жил он всегда тихо, одиноко, обособленно. Семьи в свое время не заимел, а теперь уже и не к чему. Дружбы особо ни с кем не водил, ни с кем не ругался. В дурных компаниях никогда не участвовал. Было ему ужу далеко за шестьдесят. И он мечтал об одном, как дожить эту жизнь достойно, а больше всего о том, как не помереть с голоду. Он от рождения нытиком не был и теперь молча боролся за жизнь, если его нищенское существование можно назвать жизнью. Ведь пенсия, что он получал – с воробьиный скок, воробью же на смех. Думать о ней-только себя изводить.

Жил он до смерти своей тетки в городе. Вся прежняя работа Михеева была связана с жилищно – коммунальным хозяйством. Кому капающий кран починить, кому гвоздь в оторвавшуюся доску вколотить. Этот приработок его кормил. Во всяком случае, если не на водку, то на хлеб хватало. А ему много и не нужно. Пить он особо не пил, так рюмашку опрокидывал под горячую котлетку. Либо выпивал со старым корешом Петровым. Это не питие, а так – лечение.

В тот день, возвращаясь в свою неудобную берлогу, ехал он медленнее обычного. Дворники едва успевали сметать дождевые струи с лобового стекла. Уже свернув на свою тихую, утопающую в зелени улочку, он вдруг с ужасом увидел перед своим капотом стройную женскую фигурку. Он среагировал мгновенно, умело бросив машину на бордюр. Мощный удар пришелся на передние подвески, и визг тормозов заставил женщину обернуться. Он увидел перед собой широко открытые испуганные глаза, косметику, перемешанную со струями дождя, и тяжелые, намокшие волосы, беспорядочно лежащие на плечах. В правой руке она держала раскрытый цветной зонт, который мало чем мог помочь ей в этой ситуации. Насквозь промокшее платье облепило тонкую девичью фигурку. Вблизи он узнал ее. Девушку (она и в самом деле была еще не замужем) звали Галей Акимовой. Она работала почтальоном в их поселковом отделении связи. Перекинутая через маленькое хрупкое плечо тяжелая почтовая сумка притягивала ее к земле.

– Здравствуй, Галя, – сказал Артем Петрович ласково. – Испугалась? Ты не бойся. Я тебя не перееду. Я очень осторожный водитель. Письма разносишь? – поинтересовался он.

– Да, – улыбнулась Галя. – Не только. У меня есть и к вам письмо.

– Бог мой! От кого? – удивился он. – У меня и родни-то нет. Один я как сыч на белом свете. Худой, забытый, никому не нужный мужчина. – Губы его искривились в иронической усмешке. Давно прошла пора бесшабашной удали. Он обвел Галю печальным взглядом.