Анатолий Безуглов - За строкой приговора…

– Полностью.

– Ну что ж…

Матвеев слегка побледнел и придвинулся к судейскому столу.

– Мы его не взяли, исходя из государственных соображений.

– Громче, свидетель, в зале не слышно.

– Я говорю, что мы исходили из государственных соображений.

– Вот теперь слышно, хотя и непонятно.

– Наш комбинат является важным государственным предприятием. На нем не место ворам.

– Правильно. Но откуда вы взяли, что Сысоев вор?

Матвеев непонимающими глазами посмотрел на Степанову.

– Ну как откуда? Он же справку предъявил.

– Какую справку?

– Справку из колонии.

– И в ней было написано, что он вор?

– Нет, конечно. Но ведь наказание он отбывал за воровство. Разве не так?

– Так. Но в справке было сказано, что он освобождён на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР.

– Да.

– Значит, Президиум пришёл к выводу, что он уже не вор, что он больше не нуждается в изоляции от общества, что он может работать, как все советские люди. Вы, что же, решили поправить Президиум и лишить Сысоева права на труд?

– Зачем же так? Просто ему не обязательно работать именно у нас.

– А где ему работать?

– Ну, мало ли других мест!

– Например?

– Сразу мне ответить трудно, но…

Степанова обратилась к заседателям:

– У вас, товарищи, будут вопросы к свидетелю?

Молодая женщина, учительница средней школы Блинова, отрицательно покачала головой.

– Если разрешите, один вопросик, – сказал другой заседатель, мастер железнодорожного депо Гуляев.

– Пожалуйста, Всеволод Феоктистович.

– Один вопросик, – повторил Гуляев. – Скажите, свидетель, вы знаете Александра Павловича Бычихина?

– Бычихина? Директора комбината?

– Вот-вот, его самого.

– Как же я могу не знать директора комбината! Конечно, знаю.

– А кем он был раньше, до директорства, знаете?

– Вначале плотником…

– Ну, ну, – подбодрил Матвеева Гуляев.

– Потом мастером, заместителем начальника цеха…

– А до работы на комбинате?

– Представления не имею. Он уже здесь двадцать пять лет работает.

– Значит, не знаете?

– Не знаю. Да и какое это имеет отношение к делу?

– Прямое отношение, уважаемый товарищ, самое прямое. Ведь Бычихин-то до комбината был воспитанником детской колонии. Слышали про Макаренко? Вот у него Бычихин и числился. В трудновоспитуемых числился. Так-то. А ещё раньше Саша Бычихин беспризорничал, воровством промышлял. Вот как. Но повезло ему. Если бы вы двадцать пять лет назад в кадрах работали, плохо бы пришлось Саше Бычихину! Так-то.

По залу прошёл гул. Сдерживая улыбку, Анна Ивановна спросила у Гуляева:

– Ещё вопросы будут к свидетелю?

– Да хватит, наверное.

Матвеев растерянно смотрел на Гуляева, потом сбивчиво заговорил:

– Вы только не думайте, что я действовал по своей инициативе. Я-то как раз хотел зачислить Сысоева. Он на меня произвёл хорошее впечатление. Но у нас в своё время произошёл неприятный случай с одним… – Матвеев замялся, подбирая слова, – случай с одним бывшим вором. Начальник цеха и отсоветовал. И, как видите, в данном конкретном случае мы не ошиблись: Сысоев не оправдал, так сказать, доверия.

– Не без твоей помощи! – громко сказал кто-то в зале.

– Тише, товарищи! – подняла руку Анна Ивановна. – Надо уважать суд.

Сысоев все время судебного следствия безучастно смотрел в окно, почти не прислушиваясь к происходящему. Словно откуда-то издалека донёсся до него голос адвоката, просившего суд о снисхождении…

Наконец он очнулся, поискал глазами мать. Вот она сидит в шестом ряду вместе с Николаем Ахметовичем. Слушает, боясь проронить хоть слово. Маленькая, сгорбленная, в белом платке. В том самом платке, который он ей привёз. Доживёт ли она до его возвращения? Да и вернётся ли он?

Почувствовал, как дрогнули губы. Пониже наклонил голову. Неужто жизнь навсегда сломана? Как в той песне поётся: «Погиб я, мальчишка, погиб навсегда…»

Погиб навсегда. Эта мысль, ставшая за последние дни привычной, внезапно пронзила все его существо. Неужто все кончено?

– Подсудимый, вам предоставляется последнее слово.

Тяжело встал. Комок в горле.

– Я… я отказываюсь от последнего слова.

– Хорошо. Садитесь. Суд удаляется на совещание для вынесения приговора по делу.

В зале сразу же заговорили, зашаркали ногами, заскрипели отодвигаемыми скамейками.

К Сысоеву подошёл Нуриманов.

– Здравствуй, Володя. Вот как встретиться привелось…

– Ничего, Николай Ахметович, живы будем – не помрём.

Даже улыбнулся. А потом внутри что-то оборвалось. Закричал:

– Оставьте меня! Оставьте!

Упал грудью на барьер, под рубашкой волнами заходили лопатки.

– Граждане, прошу отойти от подсудимого, – сказал конвойный милиционер, отодвигая любопытных.

– Ну, какие будут мнения? – спросила Степанова.

– Мнения… – заёрзал Гуляев. – Ну какие тут мнения? Тут, Анна Ивановна, не столько мнения, сколько сомнения…

– Сомнения – тоже неплохо. Поговорим о сомнениях.

– Ну, прежде всего частное определение в адрес комбината выносить надо. Эти деятели, Матвеев и Коспянский, наломали дров. Как, Клавдия Тимофеевна? Согласна?

– Согласна.

– Если разобраться, они парня на преступление толкнули. Покрутился, повертелся – работы нет. Ну и того…

– Да, отказ в приёме на работу, безусловно, сыграл крайне отрицательную роль, – поддержала Гуляева Блинова. – Как вы считаете относительно частного определения, Анна Ивановна?

– Я – «за». Частное определение вынесем. Случай, по-видимому, у них не первый, а вопрос трудоустройства амнистированных – государственный вопрос. Это ясно. А как с Сысоевым решим?

Наступило молчание, которое прервал Гуляев.

– Какое наказание по закону за повторную кражу?

Вместо ответа Анна Ивановна протянула ему Уголовный кодекс.

– Мда, – крякнул Гуляев, – строгонько!

– Строго, но справедливо. Рецидив.

– Рецидив-то рецидивом, – сказал Гуляев, – но как хочешь, Анна Ивановна, а у меня рука не поднимется ему такой приговор подписать.

– А на какой приговор рука поднимется?

– На оправдательный! – Гуляев рубанул перед собой воздух ладонью.

– Оправдать?

– А что?

– Но ведь он украл.

– Украсть-то украл, но обстоятельства… – уже менее уверенно сказал Гуляев.

– Обстоятельства, конечно, серьёзные, – согласилась Анна Ивановна. – Очень серьёзные. Пожалуй, при таких обстоятельствах и вы, Всеволод Феоктистович, чего доброго, могли бы кражу совершить.

– Я?! – возмутился Гуляев. – Я, рабочий человек, чтобы крал? Да я лучше с голоду подохну, а чужого не возьму.

– Значит, не украли бы ни при каких обстоятельствах?

– Конечно ж, о чем речь!

– А он украл…