Екатерина Лесина - Улыбка золотого бога

– Это вы к тому, что не нужно начинать раскопки?

– Это к тому, что зачем вам неприятности, которых можно избежать? Зачем вам копать именно там?

– А где? Где нам копать?! Вы же умный человек, вы же профессор, вы историк, вы понимаете… – Вадиму было стыдно за свое поведение, но выпитая водка бушевала в крови, требуя выплеснуть обиду и возмущение.

Игорь исподтишка показал кулак, но Иван Алексеевич не обиделся, лишь, принимая кружку, задумчиво произнес:

– Копать не там, где вы собрались. Вам ведь не суть важна, вам ведь результат… отметка об исполнении в угоду бюрократам, для которых особой разницы в том, сколько лет привезенным костям – триста, четыреста или пятьсот, – нету. К этим курганам вас, Игорь Матвеевич, не пустят. Оно и к лучшему, поверьте на слово, но, – старик поднял руку, жестом обрывая гневливое возражение, готовое сорваться с губ Свищина. – Вас могут отвести в иное место… там тоже костей много.

Действительно много. Порой кажется, что, кроме костей, тут и нет ничего, и даже лишенная дерна земля глядится темно-красной, крупнозернистой, точно из окаменелой плоти сделанной. Но если не вглядываться, то работать легко, степь сама отдает людям и бурые безглазые черепа, скалящиеся желтыми зубами, и тонкие трубчатые кости, и плоские, присохшие к хребту ребра, и осколки посуды, отличимые от костей разве что наличием незамысловатого орнамента. Были тут и уцелевшие чудом куски тканей, и застежки, подвески, браслеты, разнокалиберные бусины, порой до того мелкие, что приходилось выковыривать из ячеек сита пинцетом. Много чего было, работы хватало всем, и люди, которые не так давно только и говорили что о возвращении, забыли и думать о чем-то, кроме траншей раскопа. Работали быстро и радостно, торопясь наверстать упущенное время, по-детски радуясь каждой новой находке, которых в день случалось много.

Местные не мешали, хотя и помогать не торопились. Вадим порой чувствовал внимательные взгляды плосколицых и узкоглазых, привычно-улыбчивых, похожих друг на друга до невозможности людей и тщательно скрываемое за вежливостью пренебрежение к тем, кто раскапывает могилы. Было ли ему стыдно? Разве что по вечерам, когда в вялых сумерках, начинавшихся с белесой дымной полосы у самого горизонта, приходилось сворачивать работы, выгонять тех, кто никак не желал уходить, предчувствуя ту самую, долгожданную, случающуюся раз в жизни находку. Ну или еще по ночам, когда брезентовые стены палаток расцветали желтыми пятнами-огоньками и археологи превращались в бюрократов, тщательно нумеруя и описывая каждый найденный осколок кости, черепок, клочок ткани, пуговицу… Находки сортировались, Игорь самолично следил за процессом.

Домой бы поскорее. Вадим и сам не мог понять, откуда и когда возникло у него это желание, но, появившись, оно крепло изо дня в день. Не помогали ни слабые попытки уверить себя, что все идет нормально и даже замечательно, ни количество находок, ни чужая радость, того же Свищина, который регулярно талдычил о современной археологии и правильном взгляде на нее, о необходимости подробнейшего изучения истории, потому как она что-то там доказывает.

А Вадиму снились кошмары, в которых приходилось доказывать эту самую необходимость изучения, открытия, поиска, и он повторял Игоревы слова, а его не слушали. Потом сны переменились – теперь он убегал, а за ним гнались всадники, со свистом, гиканьем, раздирая ударами хлыста вязкий воздух и с каждым разом подбираясь все ближе и ближе. И однажды, проснувшись в холодном поту задолго до рассвета, Вадим отчетливо понял, что умрет. Тогда же, плюнув на все, он и обратился к проводнику с просьбой – ему нужно было поговорить с Иваном Алексеевичем. Спустя пять минут Вадим очутился в седле, в которое и вцепился обеими руками. Конек его, низенький и выносливый, послушно шел на поводу у проводника, переходя то на шаг, то на тряскую мелкую рысь, вскорости Вадим успокоился, освоился и даже решился привстать на стременах, вглядываясь в разноцветное покрывало степи.

Далеко впереди бледно-голубыми, едва-едва проступающими на фоне неба призраками виднелись курганы, к которым их так и не допустили, и круглый красный шар предутреннего солнца.

– Плохо делать, – с упреком сказал проводник, помогая спешиваться. – Мертвый нельзя копать.

Нельзя, теперь и Вадим это понимал.

А Иван Алексеевич с последней встречи не переменился, и даже халат его будто бы был тем же, и сонное обманчиво-вялое выражение лица. Вадим сел напротив, вдохнув полной грудью дымно-сладкую вонь.

– Добрый день, Иван Алексеевич.

– Недобрый, раз пришел, – ответил старик. – Но долгехонько ты… я уже подумывать начал, что все, нету среди вас человека…

Очередная загадка? Вадим, измученный бессонницей, кошмарами, работой и собственной не ко времени очнувшейся совестью, не имел сил разгадывать. Но, как выяснилось, этого и не надо было.

Снова перед ним поставили плошку с пловом и другую – с темно-коричневой жижей, поверху которой плавали травяные былинки.

– Пей, – велел Иван Алексеевич. – И ешь. Потом поговорим.

На сей раз Вадим ел, не ощущая вкуса, и травяной отвар выпил залпом, и в сон провалился также беспомощно, не сопротивляясь, только вяло подумалось – теперь точно догонят.

Но нет, сон был глубоким и спокойным, таким, которому и надлежит быть у людей заработавшихся и утомленных сверх меры.

Виктор и Лизхен очень подходили друг другу, вот как сумочка и туфельки в одном стиле. Только она чуть более нежная, воздушная, нарочито женственная, и он на ее фоне выглядел подчеркнуто мужественным, сильным.

О чем я думаю?

Действительно, о чем? О том, что с Виктором приятно разговаривать? Появляется неповторимое, неописуемое ощущение, что я ему интересна, нужна, а в придачу – что я (вот уж не гадала) женщина. Нет, никаких пошлых намеков, намерений приложиться к ручке-щечке-шейке, никаких прикосновений вообще. Виктор соблюдает дистанцию, но при этом умудряется быть предельно близким, как, пожалуй, никто прежде.

И Лизхен, маленькая коварная Лизхен, давясь злостью – задумывать планы и видеть, как они претворяются в жизнь, далеко не одно и то же, – улыбается. Мне страшно: как же все-таки нужно желать денег, чтобы пожертвовать любимым человеком? Я бы так не смогла. Впрочем, жертвы от Виктора мне не нужны, а вот компания – почему бы и нет.

– Дуся, а ты не хотела бы прогуляться? Окрестности показать…

– Сомневаюсь, – вместо меня ответила Лизхен. – Она у нас не любительница.

Мне ее почти жаль, и в то же время появилось желание поступить наперекор.