Александра Маринина - Благие намерения

– Мне страшно. Поговори со мной. Когда ты со мной разговариваешь, мне легче.

Люба откинула одеяло, села рядом с ним, прижала его голову к своей груди и начала баюкать, как ребенка…

– Вот тут-то наконец все и случилось, – удовлетворенным тоном закончил Ворон очередную часть повествования.

– Что случилось? Он ее в губы поцеловал?

– Да все случилось, остолоп! Все, понимаешь? Короче, что надо – то и случилось. В общем, на следующий день они Христофорыча схоронили, и Люба на поминках была в роли молодой хозяйки, и все это восприняли как должное, и Романовы, и Головины. А через месяц, в конце ноября, Родик и Люба решили пожениться. Свадьбу назначили на июль, аккурат после летней сессии. В феврале Любе исполнится восемнадцать, тогда и заявление подадут. Регистрироваться планируют в Грибоедовском дворце, его как раз только недавно открыли, чтоб все честь по чести. Марш Мендельсона, лестницы, покрытые коврами, белое платье с фатой – кр-р-расота!

– Ты смотри, как у них далеко зашло! – удрученно произнес Камень. – Как же она, бедненькая, пережила, что Родислав на другой женился?

– Да отлично пережила! Я же тебе рассказывал, она на его свадьбе вся сияла и радовалась за подругу.

– Не-е-ет, – недоверчиво протянул Камень. – Тут что-то не так. Тут какая-то интрига. Ты там смотри, ничего не пропускай, а то не поймем, что и как. Прямо после похорон и начинай. Это середина октября была.

Ворон улетел «ничего не пропускать», а Камень предался печальным размышлениям о превратностях судьбы. Его зазнобило, и он начал было примерять к себе то грипп, то пневмонию, но внезапно понял, что это никакая не болезнь, а очередной незапланированный визит Ветра.

– Откуда ты явился? – недовольно пробурчал Камень. – Ишь, нанес тут мне сырости и зябкости. И без тебя погода поганая, а ты еще добавляешь.

– В Норвегии был, на фьордах, – радостно сообщил неунывающий и ни на кого не обижающийся Ветер. – Ох и здорово там! Летай – не хочу, просторы, воды много, людей мало, можно порезвиться, не боясь никого покалечить. А вы тут как?

– Ничего, кино вот смотрим.

– Про какую жизнь? – с интересом спросил Ветер. Он очень любил истории про Древний Египет и еще почему-то про индейцев и всегда оставался послушать.

– Не про то, что тебе нравится, – проворчал Камень. – Россия, точнее, еще пока СССР, вторая половина двадцатого.

– У-у-у, я так не играю, – огорчился Ветер. – Ну ладно, я тут у вас отсижусь чуток, отогреюсь, обсушусь – и дальше полечу. А Ворон где? Скоро прилетит?

– Как повезет. Тут не угадаешь. Он за очередной серией полетел.

Ветер немного покружил над Камнем, выбирая позицию для отдыха, и начал укладываться.

– Да ты чего прямо надо мной улегся! – снова заворчал Камень. – У меня и так подагра и кости все ломит, а ты мне тут своей холодной сыростью веешь. Отлезь подальше.

– Подальше мне неудобно, там деревья, меня ветки царапают.

– А я от тебя болею. У меня и так здоровье никудышное. Отлезь, говорю.

Ветер покладисто приподнялся, еще немного покрутился в поисках места и устроился чуть повыше, чтобы, с одной стороны, не создавать неудобств Камню, с другой – хорошо слышать то, что расскажет Ворон, когда прилетит.

Ждать пришлось недолго.

– Там Яшин в Лондоне ворота сборной мира по футболу защищал против сборной Англии, все мужики в СССР только об этом и говорят. И еще Новый Арбат построили. Надо?

– Не надо, – сердито буркнул Камень. – Дальше смотри.

– А чего не надо-то? – встрял Ветер. – Про футбол интересно, про футбол я тоже люблю. Бывало, влетишь на поле во время игры, как развернешься, как звезданешь со всей дури – и мяч летит, куда его не посылали. Игроки в недоумении, публика орет, свистит. Кайф!

– Я сказал – не надо, – повысил голос Камень. – Лети еще искать.

Следующим сообщением Ворона была опять информация о футболе, на этот раз в Риме в игре против сборной Италии легендарный вратарь Лев Яшин берет пенальти и несколько пушечных ударов в упор. И снова игру обсуждала вся Советская страна, точнее, все ее мужское население. Эту информацию Камень тоже забраковал, несмотря на протесты Ветра.

Где-то в середине ноября Родислав и Люба сообщили своим родителям, что решили пожениться, все встретили известие с горячим одобрением, никто не ругался и не был против, поэтому и рассказывать про это особенно нечего. Потом, в самом конце ноября, убили Кеннеди.

– Слушай, ты что, издеваешься? – не на шутку рассердился Камень. – Ты мне про Любу и Родислава ищи, а ты что приносишь? Только спорт и политику. Да в гробу я их видал!

– Ну, знаешь, на тебя не угодишь, – обиделся Ворон. – То ты ругаешься, что я много пропускаю, то, когда я чуть не в каждую неделю лазаю, тебе опять не так. Ты уж определись, будь любезен. Я же не виноват, что между Любой и Родиком ничего интересного не происходит. Или ты что, хочешь, чтобы я смотрел, как они это самое?.. Ну, ты понимаешь, о чем я. Я, дорогой мой, конечно, птица любопытная, но я не вуайерист, за сексом сроду не подглядывал, нет у меня такой дурной привычки. И потом, я не знаю, а вдруг тебе интересна позиция Родислава по поводу убийства Кеннеди. Он с друзьями по университету очень активно его обсуждает. Или, может, тебе интересно, как Николай Дмитрич Головин читает в газете про Яшина и всей семье сообщает, как он гордится своей страной и достижениями советского спорта. С тобой же никогда не угадаешь, чего тебе в твою каменную башку вступит.

Камень уже понял, что зашел в своем ворчании слишком далеко, и пошел на попятный.

– Ладно, не обижайся, это меня Ветер из колеи выбил, я от него, кажется, простуду подцепил.

– Ага, давай, вали все на меня, – подал голос сверху Ветер. – У тебя всегда чуть что – Ветер виноват. А ты чего сидишь? – напустился он на Ворона. – Лети давай, ищи, чего тебе сказано, а то как наподдам под крыло – сразу в Африке окажешься.

В середине декабря у Родислава и Любы началась зачетная сессия, а сразу после Нового года, который они встречали двумя семьями дома у Романовых, – сессия экзаменационная. А вот в самом конце января 1964 года произошло то самое событие, которое случайно преждевременно подсмотрел Ворон. Клара Степановна попросила Родислава съездить на дачу разобрать вещи Евгения Христофоровича. Какие поновее и поприличнее – сложить в чемодан и привезти в Москву, чтобы сдать в комиссионку – с утратой профессорской зарплаты жить стало трудновато, а какие совсем старые и ненужные – выбросить. У нее самой рука не поднимается, очень уж много воспоминаний связано с каждой вещью. Родислав, как обычно, позвал с собой Любу, он уже совсем не мог без нее обходиться, тем более в таком тягостном деле, и она сначала с готовностью согласилась, но внезапно захворала Анна Серафимовна, и девушке пришлось остаться дома ухаживать за бабушкой. Так и вышло, что на дачу тем солнечным зимним днем Родислав Романов отправился один.