Александра Маринина - Шестикрылый Серафим

- И что же, на этом все и закончилось? - спросил главный редактор.

- Я чувствовала, что здесь что-то не так. Но Михаил Дмитриевич мне объяснил, что это случай, не имеющий судебной перспективы. Что если я буду пытаться докопаться до истины, то ничего, кроме издерганных нервов и неприятностей, я не наживу. Но это Волков рассказал мне значительно позже, когда я уже работала в милиции. Тогда же я узнала, что звонил мне этот таинственный Валера не случайно. Дело в том, что сразу после моего рассказа о чемодане Михаил Дмитриевич вместе со своими приятелями обошли все близлежащие дома и нашли-таки парня, который в тот очень холодный вечер не смотрел по телевизору концерт, посвященный Дню милиции, а гулял с собакой около нашего дома. Он-то и видел мужчину, который около половины десятого вечера вышел из нашего подъезда с чемоданом. Я уже потом, работая в милиции, узнала, что это время - «мертвое»: большинство людей смотрят спортивные новости в программе «Время» и ждут прогноз погоды. К сожалению, наш собачник оказался близорук, плохо видел в сумерках и, кроме того, что мужчина был худощав и одет явно не по погоде, слишком легко, ничего определенного сказать не смог. Ему еще показалось, что мужчина слегка прихрамывал. Таким образом, можно было предположить, что чемодан у меня все же украли, воспользовавшись Славиными ключами. Разыскивать чемодан было бессмысленно, потому что я не знала, что в нем. Да и видела его лишь мельком, поэтому не смогла бы подробно описать. Михаил Дмитриевич настаивал на том, чтобы я никому об этом чемодане не рассказывала. На мой вопрос, почему, он ответил: «Или его найду я, или его не найдет никто. А если Славу убили из-за этого чемодана, а ты начнешь его активно искать и, не дай Бог, найдешь, то поручиться за твою безопасность я не смогу». Ничего так и не нашлось.

- А как вы попали в милицию?

- Простите, Георгий Александрович, мне кажется, я и так отняла у вас много времени. Вы не устали меня слушать? В тот год был большой набор в милицию. Юристов там катастрофически не хватало, а платили сравнительно неплохо. Основную роль сыграло, конечно, то, что меня не покидала надежда докопаться до причины Славиной смерти, так и оставшейся для меня таинственной. Согласитесь, Георгий Александрович, ведь это же ненормально, когда здоровый двадцативосьмилетний мужчина внезапно умирает вследствие гипертонического криза. Мне, во всяком случае, трудно было в это поверить. Когда я сказала Волкову, что хочу пойти работать в УР, он назвал меня самонадеянной дурой. И предложил мне, прежде чем принимать окончательное решение, посидеть недельку в камере. На мой вопрос, в качестве кого, он ответил: «В качестве административно арестованной. Устроить это очень просто. Вот посидишь суток десять вместе с теми, с кем ты собралась работать, а потом скажешь, хочешь ты с ними работать или нет». Я тогда на него обиделась. В тот же день пошла к начальнику отдела кадров Черемушкинского РУВД и спросила, на что может претендовать юрист с незаконченным высшим образованием. Не прошло и месяца, как я была назначена на должность участкового инспектора по делам несовершеннолетних. Несчастные семьи, несчастные дети, несчастные учителя и родители - так продолжалось два года. Я отплакала маму, закончила университет, прошла неплохую школу практического социализма и с каждым днем все яснее осознавала, что работа в милиции не для меня. Видимо, надо мной все время тяготел груз Славиных слов о том, что он боится своих. Поэтому с самого начала я попыталась поделить окружающих меня людей на тех, кому можно доверять, и тех, кому доверять нельзя. Наверное, это было неправильно. Такое деление не может быть априорным, оно должно основываться на реальном опыте. Но это я сейчас понимаю, а тогда… Так или иначе, друзей я в милиции не приобрела, а жить в обстановке мною же созданой враждебности было тяжело. Я не могла понять даже Михаила Дмитриевича: как он мог шутить и смеяться, как мог позволить какому-то сотруднику занять место Славы в кабинете… Мне казалось, что все мысли и действия сотрудников отделения должны быть сосредоточены только на Славиной трагической смерти, что ничего важнее просто не может быть. Когда я сказала Волкову об этом, он буквально обрушился на меня. Он говорил, что мне не место в милиции, что он меня предупреждал об этом, и сейчас еще раз убедился в своей правоте. «Ты сопля, а не офицер! Уходи с этой работы! Я вижу перед собой-всех тех, кого я потерял за время работы в розыске. Но если бы я все время убивался по ним, то не смог бы работать. Уверяю тебя, что многие из них были мне значительно ближе, чем Слава - тебе». И когда вытекли из меня последние слезы обиды, Михаил Дмитриевич тихо сказал: «А теперь, деточка, давай поговорим спокойно. Но на практической работе тебе делать нечего. И ты сама прекрасно это понимаешь, только не хочешь себе признаться. Не твоя это работа, уж поверь мне. Есть у меня приятель - главный редактор журнала «Криминальный вестник». Давно меня зовет к себе обозревателем. Да поздно мне масть менять. И за правописание свое иногда стыдно бывает. А для тебя. я думаю, такая работа будет в самый раз. По стране поездишь, на людей посмотришь, прикинешь, что к чему. Ты ведь еще молодая. Вот повзрослеешь - вернешься на практику, если захочешь. А пока - не твое это». Так я оказалась в журнале, где и проработала девять лет…

18 сентября 1986 г., пос. Дагомыс. 19 час. 10 мин.

- Не нравится мне все это. Весь этот съезд, ну прямо выездная партучеба. Море, пальмы, песок и пляж… Только светимся даром. Замашки какие-то барские, Дагомыс, разговор на десять минут, а путевка на два лица, оплаченная на десять дней. Кто он есть? Откуда взялся? Сильно смахивает на комитетчика. Речь какая-то странная: то ли ученый, то ли блатной, то ли покупает, то ли пугает. Как думаешь?

- Да не думаю я. Никак. Свалилась на голову путевка в Дагомыс, двухместный номер-люкс оплачен, взял куклу и поехал. И ей радость, и мне удовольствие. Ну пришел, ну послушал. Ты чего так засуетился-то?

- Я не пойму. У меня же серьезное дело. Если я его сейчас остановлю, мне придется, - он начал загибать короткие пальцы, - тысяч сто пятьдесят людям отдать, чтобы тихо разойтись.

- Всего-то? Жлоб ты, однако. Раньше таким не был. Стареешь, что ли? Завод твой пашет днем и ночью, продукция течет буквально рекой, из реки этой непосредственно тебе накапывает совсем немало. А человек дело говорит. Осторожнее надо быть. Система в этом деле нужна. Строить ее надо, а не каждому около своей делянки трястись и ждать, что тебя или менты схапают, или придут свои и башку откусят, Ты мне честно скажи, чего ты больше боишься? Что молчишь? Ясное дело, своих. Они тебя где хочешь достанут.