Дмитрий Вересов - Ворон. Тень Заратустры

То ли от его неловкого движения, то ли от сквозняка, но страницы блокнота распахнулись, и вылетела пожелтевшая бумажка. Порхнула бабочкой, сделала круг и спланировала к ногам. Антон наклонился, поднял ее двумя пальцами, стараясь не помять. «Неспроста это», – почудилось ему, он заглянул в текст. Это была обычная молитва. Простой русский оберег, записанный когда-то рукой старшей Нади. Скавронский убрал стопку бумаг, подошел к спящей Надюшке, поднял съехавшее на пол покрывало, пробухтел тихо, чтобы не потревожить ее сна:

– Так тому и быть.

Решение воспользоваться оберегом возникло мгновенно, само собой, как будто его внезапно озарило. Какой иной, более действенной силой он мог защитить свою девочку? И хотя Скавронский довольно смутно представлял себе обрядовую сторону ритуала, он уверовал в достаточность того, что сама судьба предоставила ему шанс призвать на помощь высшие силы посредством молитвы матери.

Антон не мог раскрыть для себя ее тайный смысл, он просто повиновался внутреннему порыву, рожденному верой в древние знания. Словно сам дух предков вел его, подсказывая, что именно он должен делать. Он поискал свечу, зная, что обязательно должен будет зажечь огонь. Фабричные свечи, хотя и были по-новогоднему красочными, отчего-то не вызвали у него привычной радости. «Тут нужно что-то сокровеннее», – рассуждал Антон, разглядывая без особого восторга оплавленную фигурку Деда Мороза… Лампада! Подумал, где можно ее раздобыть, и вспомнил про Мирзо. Кажется, у него есть.

Антон поспешил на работу, листочек с молитвой прихватил с собой. Времени совещания ему вполне хватило, чтобы запомнить слово в слово по написанному. Мысли его были далеки от будничных, рабочих, – и все же он не мог не обратить внимание, что и собрание прошло на редкость гладко, а все вопросы решились будто сами собой.

Сумасшедший летний период, как всегда, лихорадил транспортников. Все планы грузооборота летели в тартарары, случались срывы, начинались поиски виноватых. В этом году все обернулось серьезной конфликтной ситуацией с прямым начальством в Ташкенте. А это грозило неминуемым скандалом. Слухи о кадровых перестановках вот уже месяц трясли все отделение. Однако спор с Ташкентом уладился как по мановению волшебной палочки. Каким образом отделенческие боссы вышли из положения – Антон пропустил мимо ушей, выискивая в зале Мирзо. Для этого нужно было разворачиваться спиной к президиуму: шофер, как обычно выбирал себе место на дополнительных стульях позади установленных рядов. Он сидел, опираясь на стекло панорамы, чуть склонившись к спине сидящей впереди женщины. Антон увидел лишь его озорные глаза, подрагивающие усы и тщетные попытки смуглянки придать своему взгляду на президиум хотя бы толику интереса. Судя по тому, что она никак не хотела замечать гримас Антона, ее внимание всецело было приковано к тому, о чем так горячо нашептывал Мирзо. Шофер, по своему обыкновению, справлялся со скукой, развлекая ближних. Женщина прыснула, на нее начали оборачиваться любопытствующие. Кто-то из боссов постучал по столу, призывая к порядку. Когда Антон снова смог оглянуться – ни Мирзо, ни смуглянки в зале не было.

Позже – железнодорожники уже расходились по рабочим местам – Антон забежал на телетайп, не столько для того, чтобы свериться с нужными бумагами, сколько из расчета застать там приятеля. Прихлебывая из пиалки зеленый чай, Мирзо расписывал в лицах все производственные подробности совещания. Застрекотал аппарат, поползла по всему полу ажурная, как дыроколом обработанная, лента. Смуглая молодуха кинулась к телетайпу, одновременно подхватывая телефонную трубку:

– Ташкент? Ташкент… – начала она передавать сводку.

Антон воспользовался моментом и потянул Мирзо на выход.

– Слушай! Где-то у тебя была лампада… или, как ее, ну, курительница.

Мирзо вытаращился на Антона, не понимая, о чем идет речь.

– Траву в ней жгут. – Уточнение самому показалось невразумительным.

Взгляд Мирзо стал таким же непроницаемым, как у мертвой рыбы. При этом у него был вид человека, который недоверчиво прислушивается к урчанию в животе и не совсем понимает, от кого из двух собеседников этот звук исходит. Он нерешительно переспросил:

– Чилим, что ли? – И хитро, заговорщицки подмигнул Антону.

– Чилим? Это кальян? – перепроверил свои этнографические познания Антон.

Мирзо обрадованно закивал. Скавронский, досадуя на себя, что не может толком объяснить, что ему надо, раздраженно протянул:

– Не-е.

– Сам же говоришь – для травки.

– Да не для такой травки. От болезней там, ну от чего там еще?.. – Антон стал оглядываться по сторонам, будто вот-вот объявится или проступит на обоях «что-то там еще».

– Э! Э! Тоба! – сплюнул Мирзо, прихватывая его за рукав, словно опасаясь возможного появления нечисти. – Я понял. Тебе нужен аспак?

– Я не знаю, как это называется. Такая лампадка… Формой напоминает лодочку.

Он усиленно припоминал другие детали, но вдруг понял, что самого предмета он вроде как и вообще не видел. С мольбой в глазах Антон ждал, что приятель сам догадается.

– Хай! Аспак, – согласился Мирзо. – В ней масло жгут. Получается светильник – заместо свечи.

– Точно! Оно мне и надо. Вместо свечи, – кивнул Антон.

Мирзо недоуменно пожал плечами. «Зачем ему?» – но вслух вопроса не задал, не в его это было правилах.

– Заходи после работы, найдем.

Нутром он чувствовал, что Скавронскому это важно. И, словно в подтверждение мыслей, увидел, как светло загорелись глаза друга.

– Тогда до вечера? – уточнил Антон.

Его настойчивость не прошла незаметной. На Скавронского это не было похоже. Мог бы просто так забежать, как обычно, мимоходом… Мирзо недоумевал. Но еще более странным было другое…

– Антон! Откуда ты знаешь про мой аспак?

Антон рассмеялся в ответ:

– Или про чилим? – шутя поддел он, и Хамидов запутался окончательно, не понимая, чего все-таки тот хочет.

К чудачествам, а именно так воспринимал он свойства души Скавронского, Мирзо попривык, но удивляться не переставал. Прошло столько лет, шофер и думать забыл, как сам хотел в Антоновом доме зажечь светильник. По молодости лет это считалось глупым суеверием. В то время он самому себе не позволял в этом признаться. Становилось стыдно от одной мысли, что соглашаешься с собственным бессилием перед обстоятельствами или пытаешься увидеть причину сложившегося круга вещей не в себе самом. «А где же еще искать истину, как не внутри себя?» – задумался Мирзо. Это с возрастом понимаешь, что пытаться уйти от себя – бессмысленное занятие. А по тем временам безверие было самым надежным способом избежать всяческих сомнений, бесполезных споров с самим собой. Вот и валялась когда-то керамическая масленка, затерянная среди бесполезного в хозяйстве хлама.