Андрей Глущук - Мерседес на тротуаре

— Что, не уходят? — До Лиды, наконец, начинает доходить, что это не игра в кошки-мышки. Люди не червонец в долг до получки пришли попросить. — Что им нужно? Это не почта?

— Лидочка, тебя случайно гипнозу не обучали? это не моя бредовая идея. Это снова трепливый язык подвел. — Может, ты им понос можешь внушить? Или недержание мочи?

— Нет. Гипноз у меня не получается. Я засыпаю прежде пациента. Представляешь: потом со мной можно делать все, что хочешь!

— Представляю.

— Если желаешь — можем попробовать. — В Лидиных карих глаза снова зажигаются игривые огоньки. Сумасшедшая дама. Ей бы «попробовать» вместо скучного диплома написать докторскую диссертацию на тему: «Усиление либидо в экстремальных ситуациях».

— Боюсь, Лидочка, сеанс гипноза, так как ты хотела бы, нам завершить не удастся. — Намекаю на неуместность ее игривого поведения. — Значит, на понос мы рассчитывать не можем? — Вид у меня, видимо, крайне разочарованный. Настроение Лиды неожиданно и нелогично улучшается просто на глазах.

— Почему не можем? Очень даже можем. Сто грамм тухлой колбасы и мы в туалете минимум до утра.

— Я не для себя. — мы, кажется, полностью перестали друг друга понимать.

— Ты же спросил: «можем ли мы рассчитывать на понос?» — ресницы вокруг карих глаз удивленно зааплодировали моей бестолковости.

— Хорошо, — я решил исправить ошибку. В конце концов, формально Лидочка была права. — Можем ли мы рассчитывать на понос у почтальонов?

— Ты думаешь они иначе реагируют на порченные продукты? Главное — что бы согласились съесть. У тебя есть тухлая колбаса?

— У меня нет тухлой колбасы. И я плохо представляю процесс кормления через дверь — честно признаюсь я.

— Мы ее откроем!

Лида намерена умереть весело. Это, конечно, хорошо. Но как быть тем, кто на кладбище не собирается. Плавный переход от поноса к продуктам питания наталкивает меня на идею. Я молча разворачиваюсь и иду на кухню.

— Ты куда? — кричит Лида вдогон. Я не отвечаю. В серьезных военных операциях главное внезапность. Чем меньше посвященных, тем выше эффективность. Выливаю бутылку подсолнечного мала на сковородку и включаю конфорку на четвертую скорость.

— Что готовишь? Картошку фри? — Лида насупила черные бровки. Для нее мое сегодняшнее поведение — полная загадка. Ни одного естественного, нормального решения за весь вечер. По-моему, она сейчас пытается сформулировать точный диагноз.

— Нет. Готовлю гостям большой привет из солнечной Аргентины.

— У тебя три конфорки пустуют. — Психолог демонстрирует недюжинные способности в математике.

— Сам знаю. Если следовать твоей логике, то придется включить и духовку.

— В духовке воду греть неудобно. Поставь три кастрюльки. Кипяток ничем не хуже масла.

И этот человек называл меня садо-мазохистом! Но в сообразительности Лидочке не откажешь. На ходу схватила смысл идеи и прекрасно развила. И качественно и количественно. Развила литров на пятнадцать крутого кипятку. А ведь еще три минуты назад она демонстрировала совершенно непроходимую тупость. Тупость человека пальцем проверяющего остроту зубов гремучей змеи.

В дверь периодически позванивают, но нам некогда. Мы готовим отпору агрессору. Мы варим зелье победы. И занимаемся этим минут пятнадцать.

— По-моему все закипели. Где у тебя тряпки? — Раскрасневшаяся у плиты Лида, деловито оглядывает кухню. Даю Лидке старую рубашку. В коридоре на зеркале мы расставляем кастрюли по ранжиру: большая — восьмилитровая во главе. Шеренгу замыкает полулитровая кружка. Лида вооружается сковородкой, я самой солидной, восьмилитровой кастрюлей. Поверхность воды все еще пузыриться и побулькивает. На лестнице подозрительная тишина. Быстро открываю замки, выдергиваю задвижку, хватаю кастрюлю и делаю выпад.

— Андрюшенька, что, опять горячую воду отключили? — Соседка Вера Игнатьевна вернулась с прогулки со своим волкодавом. Здоровый кавказец трясет, припорошенной снегом мордой прямо перед моим носом.

— Нет. — Я делаю шаг назад. С собачкой Веры Игнатьевны я один раз столкнулся нос к носу. И с тех пор стараюсь обходить эту морду кавказской национальности стороной. Прошлым летом Вера Игнатьевна потеряла ключи. Меня по-соседски попросили слазить через балкон, открыть дверь изнутри. Я, сдуру, согласился. Три часа лежал, прижавшись к полу. Толстая лапа на спине и горячее дыхание у шеи, это не те воспоминания, которые вызывают ностальгическую улыбку. — Здесь ребята попить просили. — Ничего более глупого мой язык придумать не мог.

— Так, значит, я их зря выгнала? — Вера Игнатьевна расстроено всплескивает руками. Кобель, почуяв свободу дергается ко мне. Я быстро ретируюсь в прихожую. Лида, к несчастью не ожидает от меня такой прыти. Горячий привет из Аргентины, шипя как гадюка, стекает по моим джинсам.

— А-а-а-а! — Кричу я, и мне не нравиться не столько тембр голоса, сколько шипение раскаленного масла. Инстинктивно дергаюсь вперед на огорошенного кобеля. Кипяток из кастрюли орошает его холеную морду и толстые лапы.

— А-а-а-а! — Воет кобель и, выпучив глаза, несется по лестнице куда-то вверх, в сторону чердака. — А-а-а-а! — Вторит ему бедная Вера Игнатьевна, повиснув на поводке и собирая в гармошку ступеньки лестничных пролетов.

— А-а-а-а! — Поддерживает наше трио Лида, наблюдая расползающееся по моему, извиняюсь за выражение, заду, жирное пятно.

Молчит один Брыська. Он снисходительно наблюдает за нашими попытками организовать хоровую капеллу. Брыська знает: в вокале ему равных здесь нет. Но он по пустякам не орет. Он не растрачивает свой талант в отсутствии благодарной публики. Он дает концерты только весной и только для дам. Кот лениво зевает, и идет досматривать по телевизору сериал.

Лиду я провожаю, как и встречал: в полотенце. Сидеть в ближайшее время мне не придется. Самое рабочее место, то на котором я, как курица, высиживал золотые яйца моих статей, поблескивает облепиховым маслом и проклинает того дурака, которому досталось.

— Я как-нибудь зайду? — Неуверенно спрашивает Лидочка, заворачивая свое стройное тело в шубку.

— Конечно. — Киваю я. И мы оба знаем, что больше она не зайдет.

Не понимаю тех людей, которые ухитряются спать на спине. Всю ночь я провел в борьбе с подушкой. Она пыталась меня задушить. Я ее безжалостно кусал. Затрудняюсь сказать, какого мнения обо мне осталась подушка, но я убедился, что в качестве закуски лучше использовать что-нибудь другое. В народе говорят: двое дерутся — побеждает третий. Народ, как обычно оказался прав. Пока мы с подушкой разбирались, победила бессонница.

«Интересно, кожа слезет как при солнечном ожоге или сползет с костей вместе с мясом? Если сползет, то, что можно использовать в качестве протеза? Силикон? Гель? Коллеги по перу наверняка станут перешептываться за спиной: „Гляди, вон, силиконовая задница идет!“»