Андрей Глущук - Мерседес на тротуаре

Вот и доигрался в сыщика. А все начиналось так мило безобидно. Я с ужасом понимаю, что, во-первых, стал убийцей, а, во-вторых, нет никакой возможности спрятать следы. Сейчас на место преступления прибудет милиция. Кинолог с собакой найдет меня в два счета. Попробуй потом докажи, что это была самооборона. Никто не поверит. Да и какая самооборона с табельным оружием, отобранным у милиционера? Это — пожизненный, а не самооборона. Хорошо хоть мораторий на смертную казнь ввели Задыхаясь, бегу по ночному городу. Обыватели, чиновники и даже бандиты дрыхнут без задних ног. Один я как Вечный Жид, не зная покоя, мечусь по улицам и переулкам без цели и надежды на спасение. Падаю в незнакомом подъезде на заплеванный пол. Не так я представлял себе работу сыщика. У Шерлока Холмса все выглядело намного привлекательнее. Трубка, скрипка, кожаное кресло. Мне бы сейчас хотя бы: бутерброд, гармошку и раскладушку.

Немного отдышавшись, начинаю соображать. Так уж устроен человек: он сначала тратит массу сил впустую, а потом, истощив физические силы, включает мозги. Нет, чтобы наоборот. Какая была бы экономия времени и энергии, а главное продуктов питания.

Поднимаюсь по пустой лестнице наверх. Наконец, впервые за сегодняшнюю ночь, мне везет. Люк на чердак открыт. Выбираюсь к, начинающему сереть на востоке, небу. Прежде чем нахожу пожарную лестницу, приходится обойти по периметру полкрыши. Дважды от свидания с промороженным тротуаром меня спасает только металлическое ограждение. По пожарной лестнице спускаюсь вниз. Последняя ступенька вырывается из-под, дрожащих от усталости, ног. Повисев секунду на одной руке и, качнувшись, как боксерская груша под ударом тяжеловеса, лечу вниз.

Стена дома уходит в прозрачное ночное небо, я проваливаюсь все ниже и ниже. На мгновенье ноги наступают на что-то твердое, но скользят, и я продолжаю падение. Приземление состоялось в зловонном, заполненном паром, подвале. Если так пойдет дальше, я стану профессиональным подпольщиком. Точнее подвальщиком. Бреду по щиколотку в канализационной жиже. Как только это безобразие терпят жильцы первого этажа? Бедняги. Я им искренне сочувствую.

Дышать становится все тяжелее. Моя жизнь достойна пера Оноре де Бальзака или Виктора Гюго. Наконец нахожу лестницу, ведущую к выходу из преисподней. Дверь, конечно, оказывается запертой. Я бы на месте жителей этого дома вообще выход замуровал, чтобы не пахло. Снова спускаюсь в болото человеческих отходов.

На противоположной стороне дома нахожу выбитое подвальное окно. Выбираюсь наружу. Права Баба-Яга и прочая нечисть: хорошо там, где человеческим духом не пахнет. Встать на ноги не хватает сил, и от подвала я метров сорок ползу на животе.

Через полчаса вхожу в родную квартиру. Возвращаться домой после всех моих «подвигов» не слишком разумно, но я так устал, что был бы рад даже отдыху в тюремной камере. Брыська, радостно мурлыкая, трется о мои вонючие тапочки и носки. Видно, уже не чаял меня живым увидеть. Его радость понятна: кто бы его тогда кормил, холил. Кто бы туалет чистил?

Уже на автопилоте пакую испорченную обувь в пакет, выбрасываю на соседскую помойку, меняю коту песок и падаю в ванну. Я не обращаю внимание на то, как горячая вода выжигает с моей кожи остатки коросты. Вот оно овеществленное счастье: возможность протянуть ноги и не умереть…

Просыпаюсь от звонка. Кругом вода. Мне холодно. Чувствую себя одним из персонажей «Титаника», не вошедшим в окончательную версию фильма. Телефон прислушивается к тишине в доме и выдает еще одну трель. До меня, наконец, доходит: я не в океане, а в ванной. Вода давно остыла. Тело бьет мелкая дрожь и от этого по поверхности воды пробегает легкая рябь. Смешно, но я мог утонуть в собственной квартире.

Выбираюсь из мутной воды, обматываюсь полотенцем и бегу к телефону. Брыська сидит рядом с аппаратом и нетерпеливо перебирает лапами. Моя медлительность кота раздражает.

— Але? — выдаю смесь из букв и дробного клацанья зубов.

— Здравствуйте. Андрея можно? — А как же, конечно можно. Голос Екатерины Владимировны звучит немного неуверенно, но не узнать его невозможно.

— Здравствуйте, Екатерина Владимировна. Я слушаю. — Брыська растопырил локаторы обрубленных ушей и ловит каждый звук.

— Я вам вчера звонила весь день, а потом вечером. Никто не отвечал.

— Меня не было дома. Дела. — В комнате тепло. Начинаю согреваться, но зубы все равно продолжают выбивать чечетку.

— Я не интересуюсь, чем вы занимаетесь, но в вашем состоянии обязателен постельный режим. Вы заставили меня волноваться. — Ничего более приятного она сказать не могла. Екатерина Владимировна, Катя из-за меня волновалась! Это первая прекрасная новость за последние сутки.

— Не волнуйтесь. У меня все хорошо. — Вру в отчаянной надежде, что она не поверит и приедет удостовериться.

— Правда, хорошо? Вы осматривали ожоги? Меняли повязку? Я вам оставила мазь, вы ее нашли? — Ее голос становиться все более уверенным. Я готов его слушать весь день. Бывают же у людей магические, завораживающие голоса.

— Нет. Повязку я не менял, — признаюсь чистосердечно. — И ожоги не осматривал. Как-то не до того было.

— Это непростительное, преступное отношение к себе. Вы так до пенсии не доживете. — Как она права. Мои шансы дотянуть до пенсии все проблематичнее с каждым днем. — К сожалению, сейчас я должна идти на дежурство, но вечером обязательно к вам забегу. Никуда из дома не уходите. Оставьте свою метлу в покое, хотя бы на один день. Вы все поняли?

— Да, конечно. Я буду вас ждать весь день. — Я бы хотел сказать: «всю жизнь». Но вместо этого добавляю:

— И метлу больше в руки не возьму. Ни за какие деньги.

— Хорошо. — Одобряет мое решение Екатерина Владимировна. — Поменяйте повязку и лежите весь день — Именно так я и поступлю. — И, в пол голоса добавляю:

— Если получится. — Не все, к сожалению, зависит от меня. Возможно, мне придется покинуть квартиру против своей воли.

— Сделайте так, что бы получилось. — Она разобрала мои слова. Говорит тоном строгого доктора. Это не рекомендация, это приказ. Что же, мне придется выполнять приказ без рассуждений, как солдату на передовой.

Брыська доволен итогами переговоров. Может быть даже больше чем я. Он как сумасшедший начинает носиться по комнате. Забегает по ковру под самый потолок, срывает ковер со стены и падает вместе с ним на диван.

— Брыся, ты рехнулся? Это же не ковер-самолет, — выговариваю я строго, но кот не обращает на меня ровным счетом никакого внимания. Топая, как слон, он несется по коридору. Из кухни раздается грохот рухнувшей кастрюли. Очевидно, что главная причина всех безумий на Земле — женщина. Цивилизация обречена на перманентное сумасшествие.