Андрей Глущук - Мерседес на тротуаре

— Гражданин Пе… — Второй половиной моей незамысловатой фамилии участковый попросту давится. За его спиной группа захвата: автоматы, черные маски с прорезями, грудные клетки от бронежелетов распирает как дирижабли от водорода. Того и гляди взорвутся. Никак не ожидал столь серьезного отношения к своей персоне. Непонятно почему, но мне становится смешно. Язык мгновенно улавливает мое настроение.

— Пе — это корейская фамилия или китайская? — Смотрю на лейтенанта-участкового. — В нашем подъезде Пе нет точно. Да вы и сами должны знать. Это же ваш участок, товарищ лейтенант.

Мой требующий реставрации тыл производит на лейтенанта неизгладимое впечатление. Он снимает шапку и принимается чесать затылок. Потом нерешительно задает вопрос:

— Петров, давно это с вами?

— Третий день на животе валяюсь. А вы зашли поинтересоваться моим здоровьем? Разве это входит в обязанности участкового?

— Не входит. — Милиционер нахлобучивает шапку. Зря я напомнил ему об обязанностях. Вспомнив, зачем он здесь находится, лейтенант начинает допрос с пристрастием. — Значит, вы утверждаете, что три дня не встаете с кровати?

— Я этого не утверждал. Вставать, сами понимаете, приходится. — Подмигиваю милиционеру и, что бы избежать недопонимания, слегка киваю в сторону туалета. Он оглядывается на мальчика «Пис», приклеенного к дверям заведения.

— Понял! В туалет ходили! — Он радуется так, будто, наконец, освоил решение примеров с двумя неизвестными. — Но я не про то. Где вы были сегодня ночью?

— А вам не понятно? Поглядите на эти ожоги и ответьте: где человек в таком состоянии может находиться? — Катя глядит на лейтенанта своими огромными сердитыми серыми глазами. Под таким взглядом даже тигр-людоед превратиться в ласкового котенка. Но не участковый.

— А вы кто такая, гражданка? Кем приходитесь подозреваемому? — Лейтенант твердо встал на колею следственных действий. Сбить его с накатанного пути не так-то просто.

— Гражданка мне приходится лечащим врачом. Зовут ее, между прочим, Екатерина Владимировна. И, вообще, объясните: зачем я вам нужен и в чем подозреваюсь? — Почувствовав поддержку со стороны Кати, я просто начинаю наглеть.

— Вы подозреваетесь в убийстве.

Мое актерское искусство растет час от часу. Видно, все дело в тренинге. Последнее время лгать и изворачиваться приходится слишком часто.

— Я? В убийстве? Кого? Где? — Хлопаю ресницами так растерянно, так старательно, что кажется, они вот-вот осыплются или задымятся от трения.

— Сегодня ночью неопознанного водителя иномарки в двух кварталах отсюда. — В телеграфном стиле выдает ответ участковый и присаживается на корточки рядом с диваном, что бы лучше видеть мою реакцию.

— Это невозможно. — Слышу я Катин голос. — Всю ночь я провела у постели больного Петрова. У него был сильный жар, он бредил и находился в таком состоянии, что не был способен не только убить кого-либо, но даже просто слезть с дивана.

— Так. Я ничего не понимаю. У нас имеются показания сотрудника ГАИ. — Участковый снова снимает шапку и начинает терроризировать свой затылок. — От вас можно позвонить?

— Да, конечно. — Нельзя отказывать сотрудникам милиции в таких пустяках. Тем более что на мой отказ никто внимания не обратит. Но какова Катя. Так легко соврать! Это же не просто вранье. Это лжесвидетельство. Преступление, предусмотренное уголовным кодексом. А казалась такой правильной. Наверное, Екатерина Владимировна относится к той категории женщин, которые находят себе самого завалящего, никудышного мужичка: пьяницу, дебошира, деградирующую личность с задатками бытового террориста и героически тащат на себе этот хлам всю оставшуюся жизнь. Пусть же хоть Кате повезет. Она ошибется и выйдет замуж за порядочного, интеллигентного и умного человека. За меня.

Пока я рассуждаю, лейтенант дозванивается до начальства.

— Мы Петрова задержали. Но у него алиби. Да, стопроцентное. Все равно везти? Так точно. — Он кладет трубку на аппарат и говорит мне, немного растерянно:

— Собирайтесь. Необходимо выполнить некоторые формальности. Придется съездить в отдел.

— Необходимо, значит съездим. — Я не собираюсь спорить. — Только, ребята, учтите: нам придется идти пешком.

— Успокойтесь, не придется. Машина у подъезда.

— К сожалению, в силу объективных причин я не могу ездить сидя. — Показываю на свои, бесстыдно обнаженные струпья. — Только стоя. А в легковушке я стоя не помещусь. — Задатки подлого шантажиста во мне проявляются с самого детства.

— Больной Петров не транспортабелен. — Катя подходит ко мне и набрасывает на мой зад марлю. Срам. да и только. Такое начало романа врагу не пожелаешь.

Группа захвата сопрела в своих черных масках. Один за другим ребята скидывают маскировку. Ничего, симпатичные мальчики. Останусь на свободе, напишу статью об отважных и беспощадных борцах с преступностью — ребятах из ОМОНа.

— Мы едем или не едем? — «Захватчикам» надоела вся эта бестолковая возня. — Начальство когда-нибудь научится котелками варить. Нас бы еще в роддом направили обезвреживать новорожденных.

— Можно еще раз позвонить? — Лейтенант выглядит совершенно несчастным. Его снова подставили. Опять сделали крайним.

— Екатерина Владимировна, не сочтите за труд, приготовьте ребятам чай. Пусть отдохнут, пока участковый согласовывает свои действия с руководством.

Катя нагибается надо мной и шепчет в самое ухо:

— Ты, оказывается лживый тип.

— Не лживый, а гостеприимный. — Поправляю ее, заглядывая в смеющиеся серые глаза. — И потом до тебя, мне как до звезд: можно только лицезреть, но приблизиться невозможно. Да, чуть не забыл: тебе очень идет улыбка.

— Товарищ майор, это снова я. Да, проблема возникла. Задержанный Петров не траспортабелен. Кто сказал? Врач. Нет, не били. Он сам. Вся ж…, извините все ягодицы в ожогах. Сильно, до мяса. Понял. Подписку. Сделаю. Обувь на экспертизу? Понял.

Пока группа захвата гоняет на кухне чаи, лейтенант переворачивает в доме все вверх дном собирая коллекцию из моей обуви.

Через десять минут мы остаемся с Екатериной Владимировной и Брыськой в квартире одни. Подписка о невыезде с моим автографом отправилась в сопровождении почетного караула из участкового и группы захвата бродить по дебрям милицейских канцелярий. Теперь за пределы города мне выбираться запрещено. Раньше это, если не ошибаюсь, называлось домашним арестом. Вчерашняя стрельба теперь кажется чем-то далеким и не реальным. Может быть, я действительно всю ночь провел дома?

Катя наказала мне не покидать квартиру до ее прихода, пообещала передать привет Лешке и убежала в больницу. Мы с Брыськой провожали ее до порога. Очень милая, почти семейная картинка. Кажется, мне все больше хочется расстаться с холостяцким бытом. Главное, чтобы против такого решения не возражала Екатерина Владимировна.