Наталия Левитина - Стопроцентная блондинка

Голодные девицы кучковались в спальне. Они устроили пикник на кровати, пили шампанское и обгладывали сандвичи. Художника эта голышня не беспокоила. Наверное, им уже нечего было сказать друг другу.

– Знаешь что! – с обидой в голосе выкрикнула Настя, врываясь в мастерскую. – Я от тебя ухожу!

– О, привет! – обрадовался Атаманов. Он повернулся к девушке, его лицо озарилось солнечным светом. – Ты долго.

– Я от тебя ухожу! – повторила Настя. – Я собираю вещи! Что ты здесь устроил? Какой бардак! Бордель! Девицы шастают, как тараканы, еду таскают! Сколько их тут! Три?! Или больше?! Все, до свидания! Зря я с тобой встретилась!

Пока рассерженная блондинка на запредельной скорости преодолевала десять метров до входной двери, ее щеки покрылись влажными дорожками слез.

– Нет, а вещи? – вспомнила она и бросилась в свою комнату.

Тут и настиг ее обескураженный Атаманов. Он схватил девушку за плечи (очевидно, с твердым намерением изменить ее точку зрения на промискуитет). Настя отбивалась.

– Настя, не уезжай, – загундел Андрей, как провинившийся шестиклассник. – Пожалуйста, не уезжай! Настюша!

– Не уговаривай меня!

– Останься! Настенька! А вот и не пущу!

– Ты гнусный, развратный тип!

– Есть немного, – согласился художник. – Но я работаю над собой. Смотри, ограничился тремя девицами. И даже не пил. А раньше… Знала бы ты… Настя, останься!

Ограничился тремя девицами.

Зачем ему эти девицы, если…

Если есть она!

– Я уезжаю.

– Девицы приехали и уехали, а мы с тобой две недели прожили душа в душу! – сыпал аргументами Андрей.

– Душа в душу?! Я этого как-то не заметила!

– Нет, правда! Я сделал удивительное открытие. Оказывается, и блондинки бывают молчаливыми. Я боялся, ты изведешь меня пустой болтовней. А ты… Настя, девочка моя! Я тебя не пущу!

Настя оторвалась от сумки, почти теряя сознание от счастья. У нее перед глазами взорвалось солнце.

Девочка моя!

Как нежно он это сказал!

Он к ней неравнодушен!

Он просто ловко маскирует свои чувства!

– Я пропаду без тебя, Настя. Ты только посмотри – уехала всего на сутки, и как это на меня повлияло? Ты видишь?

– Ничего себе, – возмутилась Настя. – Ты устроил здесь бордель, а я, значит, виновата!

– Конечно. Пока ты за мной присматривала, я вел себя как примерная католичка. Разве нет? А девицы… Я их прогоню. И потом… Они ведь натурщицы.

– Натурщицы? – опешила Настя.

– Нет, серьезно! Ну что ты смеешься?

Экономка-дезертир и вправду начала нервно хихикать. Затем громко захохотала. Приступ веселья не отпускал Настю минуты три. У нее даже навернулись слезы на глаза.

– Да ладно тебе! Настя! Перестань ржать!

Надо было знать стиль Атаманова, чтобы оценить его шутку. Уж кто-кто, а он совершенно не нуждался в визуальных подсказках. Натурщицы! Страшно даже представить, как изобразит юноша этих девиц, когда пропустит их соблазнительные формы сквозь мясорубку сумасшедшего воображения.

– Ну хватит смеяться!

– Просто вспомнила картину Пикассо «Художник и модель»! Как ты думаешь, он звал натурщицу, чтобы нарисовать ее в виде трехглазой этажерки?

«А этих бесстыдниц, – подумала Настя, – пусть он изобразит в духе де Кунинга. На его «Женщину I» нельзя смотреть без содрогания! Тогда я буду считать себя отмщенной».

«Как я завидую этим девицам!

Но он сказал: девочка моя».

Андрей вышел из комнаты. Наверное, он и для натурщиц нашел верные слова. Они безропотно повиновались. Одна из девушек, самая вменяемая, села за руль, две погрузились сзади. Они не выглядели рассерженными и весело помахали Атаманову из машины.

Настя смотрела в окно и прислушивалась к себе: достаточно ли убедителен был художник, чтобы она нашла силы простить его? Силы нашлись, и быстро. Теперь, когда Атаманов вроде как виноват перед ней, их отношения в конце концов войдут в правильное русло. Нет, уезжать нельзя.

Андрей внес в комнату покаянную головушку. Он даже изобразил на лице некоторое смущение.

– Надеюсь, ты уже не сердишься?

Анастасия холодно улыбнулась. Она смотрела строго. И не собиралась окончательно прощать босса. Ах, как он умолял остаться! Еще бы! Наконец-то прочувствовал, каково ему будет без Насти.

Девочка моя.

– Я рад, что ты передумала уезжать. Слушай, сгоняй в поселок, а? Эти кобылки выжрали весь холодильник. А я ужасно голоден. Съездишь?

– Конечно, – сникла Настя. – Обязательно. Сейчас чего-нибудь куплю и приготовлю ужин.

Она вспыхнула, как бенгальский огонь, но тут же погасла и отправилась выполнять поручение. Уговоры художника имели под собой сугубо меркантильную основу – Атаманов нуждался в прислуге. И чтобы не лишиться первоклассной служанки, он использовал все свое обаяние. Настя купилась на ласковые слова – ведь она так сильно хотела услышать их от Андрея!

Валдаев получил приглашение в галерею «Фонтенуа» на открытие персональной выставки А.Л. Атаманова. Элегантную карточку доставили с курьером. Black tie – значилось внизу.

– Чего это? – поинтересовался майор Здоровякин. Он сидел в офисе Валдаева и не только раскачивался в кресле, но творил еще и другие безумства. Например, пил кофе с тремя ложками сахара и маковым бубликом. Пачку сахара и бублики Здоровякин принес с собой. Он знал: скорее Буш признает свою вину перед иракским народом, чем Валдаев угостит чем-нибудь вкусным.

– Вечерняя форма одежды. Смокинг, типа, – объяснил Валдаев.

Он всегда разъяснял другу непонятные термины. Здоровякина отличала неуемная жажда знаний. Очевидно, в прошлой инкарнации он был ученым-теоретиком с энциклопедическим образованием. А сейчас подвизался в роли майора милиции, ментальное поле которого ограждали бетонные столбы повседневности.

На службе от Ильи требовались однообразные действия – осмотр места происшествия, составление сводок, отчет перед начальством. Для этих процедур вовсе не обязательно знать смысл таких слов, как ойкумена или маседуан . А Здоровякину почему-то хотелось! В новую квартиру он перевез тонну словарей. Но для быстрого поиска по словарю необходимо как минимум помнить алфавит. Поэтому Илья предпочитал терзать вопросами друга.

На днях, например, майор озаботился термином ландрас [8]. «Ландрас!» – выкрикивал разъяренный полковник Алимов и топал ногами. Загадочное слово предназначалось не майору, а представителю молодого поколения – лейтенанту Евдокимову. Но Здоровякин не поленился записать выражение на бумажку, чтобы проконсультироваться у Александра.

– Ну, Зуфаралимыч! И где он только их берет? – удивился Валдаев.

– Что-то совсем неприличное? – испугался Илья.

– Да нет. Так. Ну, вроде «очень шустрый мальчик», – ловко расшифровал Валдаев.