Алексей Хапров - Наследник

Стояла глубокая ночь. За окном завывал не на шутку разошедшийся в своем гулянии ветер. Стелившаяся по полу сырая прохлада наводила на мысль о скором дожде.

Мы находились в старом, полуразрушенном деревянном доме, в котором еще не так давно жили люди. Об этом свидетельствовало обилие всякого хозяйственного хлама, валявшегося на полу (разбитая посуда, старые газеты, грязные тряпки, и т. п.). Но сейчас этот дом был заброшен и, очевидно, предназначался под снос.

Радик спал. Он лежал рядом со мной, свернувшись калачиком, и мерно посапывал, пребывая в каких-то неведомых мне видениях. Наверное, эти видения были тревожными, так как время от времени он вздрагивал, а в его дыхании проскальзывал мучительный стон. Я же, несмотря на страшную усталость, никак не мог погрузиться в спасительное забытье. Мое сознание навязчиво атаковало ощущение чего-то опасного и угрожающего, которое никак не давало мне отключиться.

Полусгнившие рамы и двери под воздействием сквозняка поворачивались на своих проржавевших петлях и издавали характерное поскрипывание. Оно не было громким, оно не было пронзительным. Оно слышалось еле-еле. Днем я, пожалуй, не обратил бы на него никакого внимания. Но сейчас, в этом безмолвном мраке, оно представлялось мне каким-то зловещим.

"Меня должны были убить".

Эти слова мальчика продолжали звучать в моих ушах.

Когда он их произнес, я поначалу недоверчиво усмехнулся:

— Кто тебя должен был убить? За что?

Но в глазах ребенка светилась такая ясная искренность, что мысли о его притворстве показались мне несостоятельными.

— Так из-за чего тебя должны были убить? — переспросил я, не дождавшись ответа.

Радик молчал. Он задумчиво смотрел перед собой, видимо размышляя, стоит ли меня в это посвящать.

Я видел, что ему хотелось мне открыться и сбросить с себя тот тяжеленный груз, который сдавливал его душу. Но, тем не менее, его что-то удерживало. Недоверие, боязнь, или простая осторожность — не знаю. Так или иначе, но сковывавшие его путы оказались крепки, и он предпочел пока оставить свою тайну при себе.

— Дядь Жень, — наконец глухо произнес он, — если бы мы с тобой вчера не уехали, я был бы уже в могиле.

— Давай поконкретнее, — попросил я.

— Дядь Жень, я понимаю, что тебе это кажется глупостью. Но, поверь, что это действительно так. Я пешка в одной игре. Причем, пешка, которую намечено принести в жертву. Прости, но я пока не могу сказать тебе больше.

На отношение к услышанному очень сильно влияет антураж. Скажи он такое две недели назад, я бы, наверное, лишь подивился крутым виражам детской фантазии, и не воспринял бы его всерьез. Но сейчас, после того, как я пережил столько непонятного и необъяснимого, у меня у самого на уровне подсознания стало появляться подозрение, что весь тот круговорот, в который я оказался втянут вопреки своей воле, отнюдь не хаотичен и не случаен. И что все последние события тем или иным образом связаны друг с другом, и имеют под собой одну и ту же основу, одну и ту же цель.

Я внимательно посмотрел на своего спутника. Наши взгляды встретились. В глазах мальчика не наблюдалось даже слабого проблеска фальши. Ребенок явно говорил правду.

— Тогда ты тем более должен мне все рассказать, — снова попытался убедить его я. — Радик, пойми, положение, в котором мы очутились, очень серьезное. Я постарше тебя, и поопытнее. Я лучше смогу определить, как правильнее нам поступить. Но я не смогу этого сделать, не зная всех деталей.

Но мальчик был неумолим.

— Я расскажу тебе все после того, как мы доберемся до Сочи, — твердо повторил он.

Его нос снова зашморгал. Он отвернулся, делая вид, что ему в глаз попала соринка. Но его вздрагивающая спина безжалостно выдавала, что он плачет.

Мое сердце сжалось. Я придвинулся к ребенку, привлек его к себе, и прижал его голову к своей груди. На мои руки упали слезы.

— Дядь Жень, помоги мне, — жалобно протянул Радик. — У меня никого нет. Совсем никого. Я один на всем белом свете. Совсем-совсем один. Спаси меня, иначе я погибну.

Я не знаю, каким ледяным должно быть сердце, и какой черствой должна быть душа, чтобы проявить равнодушие после этих слов…

Что же это все-таки за игра, о которой упоминал Радик, жертвенной пешкой в которой ему довелось стать? Кто ее ведет? И ради чего?

Я лежал, не смыкая глаз, и усиленно пытался разгадать эту загадку. Но с какой бы стороны я к ней не подходил, я так и не смог выложить разноцветную мозаику событий последнего времени в какую-либо неабстрактную картину. Я чувствовал, что между этими событиями существует некая взаимосвязь, но никак не мог уловить ту самую нить, что сводила их воедино.

Невдалеке, где-то совсем рядом, раздался подозрительный шорох. Я отвлекся от своих мыслей, и посмотрел в сторону, откуда донесся привлекший мое внимание шум. По дому явно кто-то передвигался. Но ночная темнота никак не позволяла разглядеть, кто именно это был.

Шорох повторился. Я насторожился, чувствуя, что у меня начинают трястись поджилки. Мои кулаки непроизвольно сжались в ожидании появления чего-то пугающего.

В темноте вспыхнули два маленьких зеленых огонька. Я вздрогнул. Но затем мой разум возобладал над страхом. Я нащупал валявшуюся рядом деревяшку и швырнул ее в сторону непрошенного гостя. Раздалось возмущенное "мяу". Зеленые огоньки погасли. В оконном проеме мелькнул четвероногий хвостатый силуэт.

— Фу-у-у, — облегченно выдохнул я, и повернул голову, чтобы посмотреть, не разбудил ли этот шум моего спутника. Радик продолжал крепко спать…

— Дядь Жень, на, почитай, что про тебя пишут.

Радик достал из пакета газету, протянул мне, и принялся выкладывать купленные в магазине продукты.

"Тайна смерти Карпычева раскрыта!", — звонко кричала первая полоса.

Я погрузился в чтение. Какой-то бойкий журналист по имени Альберт Попов, не дожидаясь выводов прокуратуры, оперативно провел собственное расследование, и самоуверенно выставил его итоги в качестве истины последней инстанции. Чем больше я вникал в содержание этого опуса, тем яростнее сжимались мои челюсти.

— Бред! — раз за разом возмущенно восклицал я, кипя от негодования. — Это же полный бред! Ты только послушай!

Я зачитывал своему спутнику некоторые абзацы, совершенно забыв, что он со статьей был уже знаком. Мальчик молча кивал головой, видимо понимая, что мне нужно выпустить пар, и невозмутимо нарезАл бутерброды с колбасой.

Читателям сообщалось, что моя причастность к убийству известного актера, а также к убийству его матери достоверно установлена. Что при осмотре моих вещей (тех, которые остались в доме) обнаружено орудие преступления — большой кухонный нож со следами крови жертв и отпечатками моих пальцев. Это, мол, выявила экспертиза.