Алексей Хапров - Сын Духа Святого

— Славик, — снова спросил его я, потирая пальцами зудевший на правой ладони шрам, — а тебе никогда не хотелось прожить свою жизнь заново, чтобы что-то в ней изменить?

— Прожить жизнь заново, конечно, хочется, — ответил он. — Но чтобы что-то в ней кардинально изменить, такого желания нет. В целом я своей жизнью доволен. Если только что-нибудь по мелочи…

В эту ночь я боялся закрыть глаза, и изо всех сил боролся с настойчиво атаковавшим меня сном. Мне казалось, что если я не засну, со мной ничего не случится, и я продолжу жить дальше, как жил. Но под утро мои силы все же иссякли, и я непроизвольно отключился.

Очнулся я от яркого света, бившего мне сквозь веки. Открыв глаза, я печально вздохнул. Я находился на уже знакомой мне зеленой лужайке. Рядом росли фруктовые деревья, протекал ручей с совершенно прозрачной, чистой водой, а вдалеке, в туманной дымке, виднелись остроконечные вершины высоких гор.

— Здравствуйте, — прозвучал сзади мягкий, приятный голос. Я повернулся. Сын Святого Духа смотрел на меня так же приветливо, как и раньше. Его добрые голубые глаза были наполнены теплотой. Юноша был не один. Белое, плетеное кресло, стоявшее рядом с ним, в этот раз не пустовало. В нем сидел старец, также облаченный в белоснежные одежды, как и все остальные, кто находился на этой лужайке. Его слегка прищуренные глаза светились мудростью. По чертам его лица, которые отчетливо просматривались даже сквозь густую бороду и усы, я понял, что это и есть Святой Дух. Его сын был его точной копией.

— С прибытием в наш мир, — произнес он чуть надтреснутым голосом. — В этом мире Вы проведете вечность. Не пугайтесь. Ваша жизнь не закончилась. То, что Вы прожили на земле — это всего лишь краткий миг, предвестник вечности. Довольны ли Вы своей земной жизнью?

— Доволен, — ответил я.

— Испытываете ли Вы чувство скорби и сожаления, что Вам приходится покидать ставший привычным для Вас мир?

— Испытываю, — тяжело вздохнул я.

— Что Вы больше сделали в своей земной жизни, доброго и полезного, или злого и греховного?

— Думаю, что доброго больше, — твердо произнес я. — Зло, правда, тоже было. Но мне не в чем себя упрекнуть, ибо совершенное мною зло было во имя добра.

Святой Дух удивленно вскинул брови.

— Наши нравы и законы отличаются от земных, — произнес он. — Зло не может твориться во имя добра. Зло однозначно есть зло. Какие бы цели оно собой не преследовало.

После этих слов он взмахнул рукой, и перед ним тотчас возник уже знакомый мне огромный, прозрачный голографический экран, на котором с высокой скоростью, быстро-быстро, стала проноситься вся моя жизнь. В этот раз я уже не опускал стыдливо глаза, как раньше, и не смущался от того или иного эпизода. Я смотрел на экран прямо и твердо, ибо стыдиться мне в этот раз было нечего. Меня вдруг охватила мучительная горечь. Это была горечь от осознания того, что я больше никогда не увижу свою жену, своих детей, своих друзей, всех тех, кого я любил, кем был любим, и в ком нуждался.

Святой Дух тем временем внимательно наблюдал за происходящим на экране. Он удовлетворенно кивал головой, поглаживал бороду, а в его глазах ясно читалось одобрение. Но как только на экране промелькнул эпизод, где я сбил на машине Королева и Гунько, его реакция изменилась. Одобрение в глазах исчезло. Вместо него появилась какая-то жесткость, от которой меня стала пробирать дрожь. Он перестал кивать головой, напрягся, выпрямился, сложил руки на груди, и в такой позе, нахмурив лоб и не двигаясь, досмотрел мою жизнь до конца.

Я бросил взгляд на его сына, как бы ища у него оправдания и поддержки. Но он повернул голову чуть в сторону, и явно избегал на меня смотреть. На его лице выражались грусть и досада.

Когда экран погас, Святой Дух, оставаясь в той же позе, перевел свой взгляд на меня.

— Жаль, — со вздохом произнес он. — Очень жаль. Такая хорошая жизнь. Образцовая жизнь. И одно-единственное пятно, которое перечеркивает собой все ее достоинства.

— А не могут ли эти достоинства стать чем-то смягчающим? — с надеждой спросил я.

— Нет, — твердо ответил Святой Дух. — Тяжкий грех не может иметь оправданий. Даже если он был и случаен. Вы не можете остаться среди нас. Я не имею права Вам этого позволить.

— И куда Вы меня направите? — поинтересовался я внезапно охрипшим голосом.

— Туда же, куда отправляем и всех остальных убийц.

Я вздрогнул. Я отчетливо вспомнил ту пропасть с раскаленной лавой, где мучилось и кричало множество людей. Моя душа буквально ушла в пятки, когда я представил, что именно в ней мне предстоит провести вечность, без всякой надежды, что мои муки когда-нибудь закончатся.

До самого последнего момента, в глубине души, у меня все же жила надежда, что я окажусь достоин прощения. Мой грех был хотя и тяжким, но все же единичным. Других подобных грехов за мной больше не числилось. Увы, но похоже моим надеждам сбыться не суждено.

И тут со мной произошло то, что происходит с очень многими людьми, когда они чувствуют приближение конца. Человеку неведомо, как он поведет себя в экстремальной ситуации. Тот, кто всегда казался сильным, порой пасует перед страхом. А тот, кого наоборот считали слабым, вдруг твердеет, как сталь. Мне стыдно об этом говорить, но я снова не выдержал испытания силы духа. Я, как и в прошлый раз, сломался. Я опять впал в позорную истерику. Бушевавшее во мне отчаяние достигло своего максимума, и, вопреки моему желанию, вырвалось наружу. Оно буквально помутило мой рассудок. Я перестал себя контролировать, и стал полностью управляем эмоциями, которые вырывались из меня как-то непроизвольно, сами собой. Мои ноги подогнулись, я упал на колени, и взмолился со слезами на глазах.

— Умоляю! Умоляю тебя, не отправляй меня в этот ад! Не можешь оставить здесь — верни меня обратно. Не будь так жесток! Прояви милосердие! Даруй мне эту милость!

Святой Дух опустил голову.

— Ты далеко не первый, кто просит меня о такой милости, — тихо и печально произнес он. — Каждый день мне помногу раз приходится наблюдать столь искреннюю боль. И я никак не могу к ней привыкнуть. Чужая боль всегда отдается в моем сердце, как своя собственная. Мне очень жаль тебя, человек. Я очень сочувствую тебе. Но поделать ничего не могу. Таков закон. Каждый проводит вечность так, как он заслужил своими земными делами. Я не имею права оставить тебя здесь. Так же, как и не имею права вернуть тебя обратно на землю. Всему есть свой час, в том числе и смерти. Твой смертный час настал.

— Не настал! — не помня себя от горя, злобно выкрикнул я. — Мой смертный час еще не настал! Это твой сын назначил мне его! Это он переместил меня сюда, вопреки моей воле! Я не собирался умирать! Я хочу жить!