Деон Мейер - Пик Дьявола

Гриссел кивнул. Значит, версия о том, что Ботма причастна к убийству Лоуренс, отпадает.

— Дело в том, Никита, — продолжал Пейджел, — что в наши дни осталось немного мастеров, которые изготавливают ассегаи. Спрос на них мал. Ремесло выживает в сельских районах Восточной Капской провинции, где еще живы древние традиции и где до сих пор режут скот по-старому. Там до сих пор натирают древки бычьим салом и покупают лак «Кобра» для полировки дерева. Судя по входному отверстию, это короткий ассегай, изготовленный мастером откуда-нибудь с равнин Макатини в прошлом году. Естественно, возникает вопрос, как ассегай попал в наши края, как он оказался в руках у мужчины, который нашел в себе смелость наказать мерзавцев, поднявших руку на детей. Довольно странный выбор оружия.

— Профессор, вы сказали «у мужчины»?

— Я так считаю. Все дело в глубине раны. Вонзить ассегай в грудную кость не так тяжело, но пронзить все тело, сломав при этом ребро, и нанести удар такой силы, что лезвие выходит с обратной стороны… На такое требуется недюжинная сила, Никита. Или ярость, адреналин. Но, если убийца женщина, она должна быть настоящей амазонкой.

— Профессор, он действовал очень грамотно. Все происходит тихо. Ассегай бьет без промаха. И потом, его невозможно отследить, как огнестрельное оружие.

— Но даже ассегай — вещь немаленькая, Никита. Метра полтора, а может, и длиннее.

Гриссел кивнул.

— Возникает вопрос: почему именно ассегай? Почему не большой охотничий нож или штык? Если хочешь заколоть врага, есть масса способов…

— Разве что ты хочешь, чтобы о твоем преступлении заговорили.

— Я тоже об этом думаю, но зачем ему огласка? Что он собирается этим сказать? Что он зулус и любит детей?

— А может, он хочет, чтобы полиция решила, будто он зулус, а на самом деле он бур из Бракенфелла.

— В общем, он добивается того, чтобы его поступки получили большую огласку.

— Ты не можешь отрицать, Никита, побуждения у него здравые. Когда я только услышал о нем, то подумал: ну и пусть себе действует в том же духе.

— Нет, я не могу с вами согласиться.

— Перестань. Ведь не станешь же ты отрицать, что он оказывает нам большую услугу.

— Услугу, профессор? В чем?

— Как я ни верю в систему правосудия, даже я вижу ее несовершенство, Никита. А он заполняет одну интересную брешь. Или несколько брешей. Тебе не кажется, что теперь какому-нибудь негодяю придется дважды подумать, прежде чем он поднимет руку на ребенка?

— Профессор, те, кто измывается над детьми, — худшие подонки общества. И всякий раз, как я арестовывал такого, у меня руки чесались распороть мерзавцу брюхо тупым ножом. Но не в этом дело. Дело в том, что… где провести черту? Ты убиваешь всех, кого нельзя исправить? А как же психопаты? Наркоманы, которые крадут мобильные телефоны? Владелец круглосуточного магазина, который хватается за свой «магнум» 44-го калибра, потому что какой-то клептоман крадет с витрины банку сардин? Он тоже оказывает нам услугу? Черт побери, профессор, ведь даже психиатры не сходятся во мнениях, кто из преступников вменяемый, а кто нет; в суде у каждого из них своя точка зрения. А теперь мы приветствуем самосуд? Что будет, если каждый, кто чем-то недоволен, возьмется за ассегай? Да и весь шум насчет смертного приговора… Вдруг все захотели его вернуть. Только между нами: я не против смертного приговора по определению. Я арестовывал сволочей, которые вполне заслуживали смерти. Но с одним я не могу спорить: смертный приговор никогда не являлся для преступников преградой. Раньше, когда их вешали или сажали на электрический стул, они убивали не меньше. Поэтому я не вижу в действиях нашего мстителя никакого достоинства.

— Мощный довод.

— Слушайте, если мы допустим суд Линча, в стране наступит хаос. Самосуд — первый шаг к хаосу.

— Бенни, да ты трезвый!

— Что?

— Понял, что в тебе изменилось. Ты трезвый! Долго держишься?

— Несколько дней, профессор.

— Господи помилуй, Никита, я как будто услышал голос из прошлого.

Как только он добрался до машины, позвонил Джейми Кейтер — отрапортовал, что закончил опрос свидетелей. Без всякой задней мысли Гриссел сказал:

— Встретимся в баре «У пожарного».

Он ехал по Альберт-стрит по направлению к центру города и размышлял об ассегаях, убийствах и заслугах неизвестного мстителя.

«Мощный довод», — сказал профессор, но откуда он взялся? В разговоре с Пейджелом Гриссел неожиданно высказал давно тревожившие его мысли. Впервые высказал их вслух, сам того не желая. И какая-то часть его мозга изумленно прислушивалась к собственным доводам и удивлялась: «Ну надо же!»

С каких пор Бенни Гриссел стал великим философом криминалистом?

С тех пор, как бросил пить. Вот с каких.

Как будто кто-то навел его глаза на резкость, и он более отчетливо увидел прошедшие пять-шесть лет. Возможно ли, что он так долго вообще ни о чем не думал? Ничего не анализировал? Неужели он выполнял свою работу механически, по привычке, следуя правилам и букве закона? Место преступления, материалы уголовного дела, наружное наблюдение, сбор информации, передача в суд, свидетельские показания — все, готово. Спиртное затуманивало мир золотой дымкой; оно было буфером, отгораживающим его от мыслей.

Сейчас он стал другим; сейчас он мыслит и действует совсем не так, как в начале службы. В начале он оперировал категориями «мы» и «они». Он твердо знал: есть два враждующих лагеря, две группы людей. Они находятся по разные стороны закона. Он был совершенно уверен в том, что между двумя этими группами проведена разделительная черта. Они разные. Они другие. Словно два разных вида, которые не скрещиваются. Возможно, причина в генетике или психологии, но именно так, по его мнению, обстояло дело; некоторые люди — преступники, а некоторые — нет, и его задача — очистить общество от первой группы. Задача не невозможная, только трудная. И он действовал преимущественно напролом. Найти, арестовать, изолировать.

Сейчас, стряхнув с себя алкогольный дурман, он четко понял, что больше в это не верит.

Теперь инспектор Бенни Гриссел знал, что в каждом человеке заложены задатки как хорошие, так и дурные. Преступные наклонности дремлют до поры до времени, как погруженный в спячку змей, спрятанный в подсознании. В приступе алчности, ревности, ненависти, страха, желания отомстить змей просыпается и наносит удар. Если с вами такого никогда не случалось, считайте, что вам повезло. Вам повезло, если на вашем жизненном пути не встретилась настоящая беда и самое серьезное преступление, какое вы совершили за всю жизнь, — кража скрепок с работы.

Вот почему он сказал Пейджелу, что необходимо сообща выработать некие критерии. Должна быть система. Порядок, a не хаос. Нельзя доверить отдельной личности право вершить правосудие и применять его. Никто не чист, никто не объективен, никто не подвержен заразе.