Милан Николич - Современный югославский детектив

Палец, с которым возилась собака, по-видимому, не принадлежал никому из окружающих. Палец был частью ноги, а нога — частью тела, засыпанного песком. Владелец пальца не реагировал на постоянные укусы агрессора и удары, которые наносила ему собачонка то правой, то левой лапой. Все говорило о том, что кусок мяса, прикрытый загорелой кожей и украшенный ярким ногтем, принадлежал кому-то, относящемуся к категории усопших. Иначе говоря — трупу.

— Я же говорила вам, что там труп! — шептала мне на ухо Кэт, судорожно впившись ногтями в мою ладонь.

Я не люблю, когда мне мешают размышлять, и еще меньше, когда навязывают выводы, к которым я прихожу самостоятельно с помощью научных методов дедукции.

— Знаю! Нечего трубить об этом всему свету! — отрезал я мрачно.

Кэт посмотрела на меня с удивлением.

— Неужели мы оставим это при себе?

— Что? Палец?

Она презрительно скривилась, что испортило ее вздернутый носик.

— Тайну! — пояснила она.

— Какую тайну?

Она указала на собачонку, которая дважды воинственно тявкнула и, вытянув хвостик, сделала стойку, вне всякого сомнения возмущенная человеческим экстремизмом.

— Папа, ну чего она так лает? — захныкал ребенок без каких-либо признаков одежды и прильнул к музыкально одаренному моряку. Тот немедленно отложил или проглотил — отсюда не было видно — свою гармонику.

— Кто, Росамунда?

— Собака… та… противная, большая, нехорошая! Я ее боюсь!

Росамунда забралась на колени к отцу, а он повернул голову, чтобы увидеть, о какой зверюге идет речь.

— Она укусит меня… — капризничала девочка, начав всхлипывать. — Прогони ее!

Заботливый отец цыкнул на собаку и угрожающе замахнулся. Но это ее нимало не смутило. Занятая пальцем, псина зарычала.

— Видишь, собачка кушает, — объяснил моряк дочери. — У нее тоже есть папочка, она не будет тебя кусать… конечно, если ты будешь хорошей, не станешь сердить папочку и мамочку и всегда будешь кушать супчик!

Ребенок все это пообещал, и моряк снова взялся за гармонику. Агрессивная собачонка была забыта. Все прочие окружающие даже внимания не обратили на драму, происходящую на Лонг-Айленде.

— Нужно сообщить в полицию! — пришел я к выводу.

— Вам, прославленному детективу?! — Кэт с удивлением посмотрела на меня. — Владельцу знаменитого агентства «Фиат-люкс» обращаться за помощью в полицию?!

— Что вы хотите от меня? Чтобы я арестовал кого-то из этих голопузых? Посмотрите, сколько их! По меньшей мере миллион!

— Хорошо, хорошо, — пошла на попятную Кэт. — И все-таки надо хотя бы идентифицировать жертву. Узнать, когда убита, как, чем! Для начала ее необходимо откопать! Не привлекая внимания, чтобы никто не видел!

Я рассмеялся и привлек внимание раскосой красотки в сине-желтом купальнике, облегавшем мелковатое, зато ладно скроенное тело и маленькие грушеподобные груди. Наши взгляды встретились, но, к сожалению, ненадолго. Я вернулся к своей секретарше.

— Здесь, на виду сотен тысяч людей? Незаметно, говорите? Смешно!

Кэт была не из тех, кто отступает.

— Вы же видите, мы здесь словно в пустыне, совсем одни. Чем их больше, тем меньше их касается происходящее вокруг. Кроме того…

Я скривился, однако на этот раз из-за того, что какой-то парень, ловя мяч, наступил на меня.

— Или, может быть, вы предпочитаете отдать славу сержанту Клею из Отдела по расследованию убийств?

Почему это люди выставляют полицию на первый план? А этот сержант Клей?! Я ничего против него не имею, уважаю его, хм, так сказать… ничего плохого о нем не думаю, даже считаю, что он достиг определенного успеха, хотя — об этом следует помнить — почти всегда, нет, всегда!.. благодаря мне и моему искусству… Иногда кое-чему он и мешает, вот… мне, например… Иногда бывает полезен… Однако не знаю, откуда у него такая репутация, почему о нем говорят как об удачливом полицейском, способном разобраться в любом деле, которое ему доверят, хотя бы с этим пальцем. Ведь он вовсе не сверхчеловек, а обычный полицейский сержант, исполняющий свои обязанности, за что и получает жалованье, причем, ей-богу, из нашего кармана, налогоплательщиков!

— Какое отношение к этому имеет сержант Клей?

Кэт пожала обнаженными плечами.

— Почему вы о нем вспомнили?

— Ну… Кто-то же должен расследовать случай, — попыталась уклониться от ответа моя секретарша. — Поскольку, очевидно, речь идет о преступлении, дело будет передано в Отдел по расследованию убийств. А поскольку сержант Клей служит именно там, он этим и займется и, может быть, раскроет тайну!

— Он? Именно он?

— Ну, если никто другой не поторопится… Я имею в виду какого-нибудь частного детектива, жаждущего славы и популярности…

Плечом я указал на место, где жестокая собака терзала человеческую ногу.

— Идентифицируйте его!

— Кого?

— Труп, разумеется, не пса же!

— Я?!

— Именно вы! По-моему, я имею право отдавать распоряжения своему персоналу. Ваше дело — исполнять!

Некоторое время она таращила на меня глаза.

— Поторопитесь, а то пропадет последний кусочек corpus delicti. Собака голодная и…

Мои опасения были обоснованны, ибо собачонка старательно грызла и тянула за палец. Нога все больше высовывалась из песка. Следует признать, это была красивая женская ножка. Голая, разумеется.

Кэт поднялась, осторожно огляделась и, убедившись, что никто за ней не следит, направилась к холмику, где покоилась жертва. Там она присела, потолковала с моряком о том, что, мол, задела его локтем нечаянно, запихнула ему в рот гармонику, засмеялась в ответ на его проклятия, чем и обезоружила его, погладила Росамунду по длинным волосам, отказалась от предложенной коробки с шоколадными конфетами, которую сунул ей под нос толстяк в адмиральской фуражке, нашла мой взгляд и подмигнула, не столько разыгрывая роль плутовки, сколько для уверенности в себе. И пока чайки кричали над нашими головами, Кэт пальцами ковыряла песок. Неожиданно она вскочила.

Я встал и, увлекшись рекламой кока-колы, ни на кого не глядя, всем своим видом и легкомысленным поведением стараясь не привлекать к себе внимания, подошел к ней.

— Ну что? — процедил сквозь зубы.

— Еще теплая!

— Черт возьми! — воскликнул я громче, чем предполагал, потому что босой ногой наступил на окурок и обжегся. Я плюхнулся наземь, ненароком придавив собачонку, которая отскочила, жалобно поскуливая.

— Дикарь! — обратилась ко мне толстенная пуэрториканка, выглядывавшая из-за огромного куска арбуза.

— В общественных местах окурки на пол не бросают! — огрызнулся я со злостью.

— Это не пол, а песок, — поправила меня маленькая Росамунда.

— Заткнись! — погрозил я ей пальцем, похлопывая одновременно другой рукой по обожженному месту. Не помогло. Я подпрыгнул как можно выше, скрючился, подтянул ногу ко рту и стал дуть на больное место.