Жорж Сименон - Время Анаис

— Понимаю. Вы имеете в виду револьвер.

— Разве было не так?

— Возможно. Но не в тот момент.

— А когда же? После того как разделись?

— Да. Я тогда сидел.

— Где именно?

— В кресле.

Кресло было опрокинуто. Насколько помнится, сам Бош его не ронял.

— Поставьте его, пожалуйста, на прежнее место и сядьте.

Альбер сделал, как было велено, хотя кресло оказалось повернутым в сторону кровати и в глаза вновь бросились пятна крови.

— А теперь продемонстрируйте все то, что вы вчера проделали.

— Он читал почту.

— Ни слова не говоря?

— Он свистел. У него была привычка насвистывать какую-нибудь мелодию.

— Что же делали вы?

— Ничего. Ждал, когда Серж кончит читать, и смотрел на него.

— И долго это продолжалось?

— Минуты три-четыре.

— И тогда у вас состоялся разговор?

— Никакого разговора не произошло. Мне стало жарко. В кресле было неудобно. Поднявшись, я подошел к постели, чтобы поднять упавший конверт. Он и сейчас находится на ночном столике, куда я его положил.

— Продолжайте.

— Я задел револьвер и машинально взял его в руки, как бы прикидывая вес.

— Вы уже решили убить Николя?

— Полагаю, что да.

— Когда же именно?

— Я уже говорил об этом инспектору в Орлеане. Несколько недель назад.

— Вы сказали: несколько месяцев назад.

— Возможно.

— Но вы не знали, что это произойдет именно в тот вечер?

— Нет. Я взял револьвер и направил его на Сержа. Он поднял голову и сказал: «Осторожно, дорогой! Он заряжен!»

— Возьмите оружие. Покажите, как все было.

Бош испытывал досаду и стыд оттого, что позволил втянуть себя в эту нелепую игру. Да еще в присутствии важных господ, которые наблюдали за ней с серьезным видом.

— Я находился вот здесь. Выстрелил почти в упор.

— Вы не боялись, что выстрел услышат соседи?

— Я об этом не думал.

Комиссар что-то заметил вполголоса, обращаясь к судебному следователю, и тот спросил арестованного:

— Вы заявили, что в соседней квартире была вечеринка и оттуда доносилась музыка?

— Нет. Вернее, теперь я вспоминаю: когда сидел в кресле, я слышал музыку. Она меня раздражала. Мелодия была заезженная, я ее не люблю.

— Почему?

— Не люблю, и все.

— Вы рассчитывали, что из-за шума в соседней квартире на выстрел не обратят внимание?

— Нет.

Жестом комиссар показал, что удовлетворен ответами, но судебный следователь продолжил:

— Итак, вы выстрелили. Что произошло потом?

— Вместо того, чтобы упасть, как я ожидал, он приподнялся. Я увидел его голые ноги, высунувшиеся из-под одеяла.

— Прошу прощения. Вы сказали: голые ноги…

— Ложась в постель, он никогда не надевал пижамные брюки.

— Откуда вам это известно?

— Однажды за ужином, когда зашла речь о том, кто как спит, он об этом рассказывал.

При этих словах Фернанда тогда засмеялась. К сожалению, Альбер хорошо знал, что означает этот смех…

— У него половины лица не было, но я видел, как он поднимается с постели, словно готовясь накинуться на меня. Я снова нажал на спусковой крючок, но безрезультатно. Серж смотрел на меня. Я не мог вынести его взгляда.

— Вам не пришло в голову скрыться? Удержал страх, что Николя выдаст вас?

— Нет. Все было иначе. Вы должны понять. Я не мог оставить его в таком виде. Оглядевшись, заметил кочергу.

— В камине горел огонь?

— Да.

В очаге была зола. Рядом валялись бронзовый совок, щипцы и небольшая метелка. Кочерга лежала посередине комнаты…

— Возьмите ее.

Бош повиновался.

— Продолжайте.

Альбер пытался вспомнить, где же стоял накануне.

— Я ударил. Вот так.

— Когда он сидел на краю постели?

— Кажется, да. Во всяком случае, в первый раз.

— Вы ударили с расчетом добить его?

— Да. Глаза у него вращались. Дважды я направлялся к двери, думая, что все кончено, и дважды он подавал признаки жизни.

— И вы возвращались?

— Наконец я схватил тяжелую бронзовую статуэтку и изо всех сил ударил его по черепу. Еще полминуты — и я сам бы свалился. Услышал хруст и понял, что все кончено.

После этого, точно клоун, закончивший свой номер, Бош повернулся к чиновникам. Что же еще добавить? Ах, да! Важно ничего не упустить.

— Я уже находился у двери, но тут мне пришло в голову, что не стоит оставлять лампу включенной.

— Что же вы предприняли? Разве труп не мешал пройти к выключателю?

Это было действительно так, судя по обведенному мелом силуэту.

— Перешагнул через него. Шляпу я уже надел. Про пальто забыл: я почти всегда езжу на машине. Бывает, даже если холодно, пальто не надеваю.

Секретарь незаметно потер уставшую кисть руки. Остальные с важным видом молчали. Судебный следователь открыл дверь и вышел первым, за ним помощник прокурора. Прежде чем к ним присоединился комиссар, оба успели обменяться несколькими словами. Медицинский эксперт и сотрудники отдела уголовной экспертизы уже покинули помещение, и квартира казалась почти пустой.

— Можно мне свое пальто взять? — спросил Бош у полицейского, неотступно следовавшего за ним.

Тот обратился к комиссару, который лишь пожал плечами.

— Насколько могу судить, комиссар не возражает. Берите.

Прежде чем ввести арестованного в спальню, с него сняли наручники. Теперь надели вновь. Все это напоминало детскую игру: убегать, тем более нападать на кого-либо он не собирался.

О чем же беседовали вполголоса те трое у окна? Насколько мог судить Бош, судебный следователь намеревался увезти его с собой, а комиссару хотелось задержать арестованного на некоторое время, чтобы вручить судебному чиновнику законченное досье.

— И жену его хотите допросить?

— Я ее вызову.

— Я попросил ее прийти в управление уголовной полиции к одиннадцати.

— Направьте ее ко мне в кабинет.

Возможно, судебный чиновник не любил полицейских? А может, по какой-то причине проявлял к этому делу личный интерес? Бошу оставалось лишь одно — ждать. Налив воды в стакан, который Альбер видел здесь два месяца назад, когда ввалился к Сержу со всей компанией, конвоир дал ему напиться.

Оба чиновника поговорили еще немного, напряженность несколько спала. Судебный исполнитель раскурил сигарету, пожал руки своим коллегам и в сопровождении секретаря удалился, не удостоив арестованного даже взглядом.

Газетчики толпились в прихожей. Ответив на их вопросы, комиссар впустил в салон фоторепортеров, предоставив Боша в их распоряжение на целых пять минут.

— Попросите его замахнуться статуэткой, комиссар!

К счастью, в ответ полицейский чиновник лишь пожал плечами. И все-таки стоявшая на столике статуэтка была сфотографирована. У Боша выступили слезы, но никто их не заметил: он высморкался и украдкой вытер глаза.

— Я, кажется, простудился, — произнес он, слабо улыбнувшись.