Александра Маринина - Фантом памяти

На следующем уроке математики она сидела за другой партой, пересела к нашей записной двоечнице, поменявшись местами с ее соседом. Со мной Ирка была с того дня холодно-сдержанна, но и то только тогда, когда от общения со мной было уже никак не увернуться. Иными словами, она стала избегать меня.

Сказать, что я страдал, - это ничего не сказать. Причем страдал-то я не по Ирке, все равно мы учились в одном классе и все равно вне школы не встречались. Я страдал от несправедливости и ощущения полной беззащитности. Ирка понимала, что поскольку я влюблен в нее, то не пойду к училке жаловаться, искать правду и добиваться другой оценки. Она использовала мое доброе к себе отношение. Более того, я сделал ей добро дважды, сначала подсказав решение, а потом промолчав, спасая ее репутацию непогрешимой отличницы. И рассчитывал я за все за это на хоть какую-то благодарность. Пусть она не кинулась меня защищать, хотя я в глубине души ждал этого, но потом она могла бы наедине сказать какие-то слова, которые утешили бы меня, извиниться, да, на худой конец, яблоком угостить! Меня устроил бы любой жест с ее стороны, который мог бы интерпретироваться как "спасибо тебе, Андрюша, я не думала, что так получится. Ты замечательный". Но ничего даже отдаленно похожего я не дождался.

Пострадав некоторое время и поплакав ночью в подушку, я сформулировал для себя вывод: если ты сделал кому-то добро, жди, что в скором времени этот человек от тебя отвернется. Когда я стал чуть старше, ту же самую мысль прочел у Лабрюйера: вместе с благодарностью за услугу мы уносим с собой добрую долю расположения к тому, кто нам эту услугу оказал. То есть в свои шестнадцать я оказался в общем-то не так уж и не прав.

А еще спустя некоторое время в голову мне пришло, что я сам во всем виноват: не надо было показывать Ирке решение, и ничего не случилось бы. Я получил бы свою заслуженную пятерку, Ирка - четверку или, на худой конец, тройку, но я не оказался бы благодетелем круглой отличницы, наоборот, посочувствовал бы ей, утешил, в кино пригласил бы тоску развеять. Словом, имел бы возможность повести себя как мужчина. Я же проявил инициативу и был за это жестоко наказан. Хотел помочь девочке, которая мне нравится, а в итоге сам себе навредил. И "пару" схлопотал непонятно за что, и Ирка от меня отстранилась.

Отсюда последовал второй вывод: никогда не лезь с помощью, если тебя об этом не попросили. Не стремись к тому, чтобы люди испытывали к тебе благодарность, тогда они будут тебя любить.

Из этой посылки логично вытекал вывод третий: даже если тебя попросили о помощи - не кидайся немедленно просьбу выполнять и помогать. Подумай сперва, не потеряешь ли этого человека, если он вынужден будет испытывать к тебе благодарность. И если есть опасность, что потеряешь, то сошлись на то, что у тебя нет возможности сделать то, о чем тебя просят, посетуй на отсутствие необходимых знакомств, на собственное неумение, на черта лысого и бабу-ягу на помеле, пригорюнься, пусти слезу, посоветуй, к кому еще можно обратиться. Впоследствии непременно поинтересуйся, получилось ли, попроси держать тебя в курсе. Словом, проявляй самое горячее участие, но именно только проявляй. Реальную помощь не оказывай. Тогда сохранишь с человеком самые добрые и приятные отношения. Ведь вариантов чаще всего бывает только два: либо человек будет тебе очень благодарен и станет меньше тебя любить, либо его благодарность окажется не столь велика, и тогда уже ты сам будешь испытывать недовольство. И в том, и в другом случае охлаждение неизбежно. Конечно, возможны и исключения, когда мера благодарности полностью соответствует твоим ожиданиям, а человек при этом не перестает к тебе хорошо относиться, но в реальной жизни это случается крайне редко.

Разумеется, на столь изысканное и, вполне вероятно, порочное логическое построение ушел не один год. Если первый вывод сформулировался сразу, в течение нескольких дней после той контрольной, то до третьего я дополз только годам к двадцати, набив не одну шишку на своей мягкой голове, которая не умела отказывать и говорить "нет". Говорить "нет" я так до сих пор и не научился, зато научился жить так, чтобы это мое неумение не доставляло мне особых неприятностей. В частности, укрылся за Мусей, как за бронированным щитом. Если я хотел отказаться от участия в каком-нибудь мероприятии (а меня постоянно о чем-то просили и куда-то приглашали), то это с успехом делала Кошечка, поскольку всем давно уже было известно, что обращаться по официальным поводам нужно только к ней. Когда кто-нибудь ухитрялся прорваться ко мне по телефону, я сразу отсылал к своему литагенту, ссылаясь на то, что всем расписанием ведает она.

Между прочим, такое вот систематизированное представление о собственном характере и привычках появилось у меня не само по себе, а исключительно благодаря долгим беседам с Бегемотом Викторовичем. Во время одной из этих бесед, которые Бегемот называл сеансами, я и вспомнил про случай с контрольной по алгебре, а уж потом мы постепенно размотали всю цепочку. До того дня я и не подозревал, что эпизод с корнем из двух оказал на меня такое сильное и длительное воздействие.

Собственно, та беседа (я очень хорошо ее помню) началась с вопроса, который задал мне Бегемот: а зачем мне нужен литагент? Ведь 99 процентов российских авторов прекрасно обходятся собственными силами. Я начал перечислять те функции, которые выполняет Муся, и постепенно вырисовалась неожиданная для меня картинка. Во-первых, Муся нужна мне, чтобы говорить кому-то неприятные вещи, которые я не могу или не хочу говорить сам. Борька Викулов не зря называет меня Сладкой Карамелькой, я действительно хочу для всех быть приятным и всем нравиться. Эдакий Золотой Червонец. Мне невыносима мысль о том, что кто-то меня не любит, ненавидит или даже просто плохо ко мне относится.

Во-вторых, Муся делает за меня то, что все нормальные люди делают для себя сами. Звонит, договаривается, выясняет, расплачивается. Даже дает оформленные в виде подарка взятки, когда это нужно. И не потому, что я ленивый. Дотошный Бегемот взял меня за ручку и повел далеко-далеко, в самое мое раннее детство, и неожиданно из памяти вынырнул эпизод с бассейном.

Мне было пять лет, и родители, ужасаясь моей растущей полноте и неподвижному образу жизни в обнимку с книгами, решили отдать меня в секцию плавания. В один прекрасный день папа повел меня в бассейн записываться. Мы уже подошли к зданию спорткомплекса, когда он неожиданно сказал:

- Войдешь внутрь, Андрюша, разденешься в гардеробе, поднимешься на второй этаж, найдешь комнату номер четырнадцать и спросишь...

Он назвал какое-то имя, но теперь я уже не вспомнил какое. Я понял, что папа со мной не пойдет, ужасно испугался, но перечить не посмел, я воспитывался в полном и абсолютном послушании. Не знаю, почему он отправил меня одного, то ли дела у него срочные появились, то ли хотел проверить меня на самостоятельность.