Майкл Ридпат - 66 градусов северной широты

— Ага, ты ревнуешь.

— Да, черт возьми, ревную! — воскликнул Магнус. — Я не просил тебя это делать. Не просил соблазнять Синдри.

— Я не соблазняла его в полном смысле слова. И вообще могу разговаривать с кем хочу.

— Разговаривать — да. А все остальное?

— Ты обвиняешь меня в том, что я сплю с другими мужчинами?

— Не знаю, — ответил Магнус. Но этот вопрос не давал ему покоя.

Ингилейф вытаращилась на него.

— Застегни рубашку. Я ухожу.

У Магнуса на миг возникла мысль попросить ее остаться, но лишь на миг. Ингилейф по ее собственным правилам могла приходить и уходить когда захочет. Так тому и быть.

Ингилейф вышла, хлопнув дверью.

Среда, 23 сентября 2009 года

Харпа почувствовала запах кофе, открыла глаза и заморгала. Голова у нее была тяжелой от сна. Наверху, невысоко над ней, виднелись деревянные балки и крыша. Она лежала в спальном мешке. Рядом с ней валялся пустой спальный мешок.

Но от него шел знакомый запах Бьёрна: мужской пот с едва уловимой ноткой исландской сельди.

Харпа приподнялась на локте и с удовольствием вдохнула аромат кофе.

Она находилась в какой-то хижине. В верхнюю часть видимого ей окошка просачивался серый утренний свет. Слышно было, как внизу кто-то ходит.

— Бьёрн?

— Доброе утро.

Харпа подошла к приставной лестнице. Поняла, что находится на чердаке какой-то хижины. Ее охватил страх, но при виде ободряющей улыбки Бьёрна тут же исчез.

— Спускайся, выпей кофе. Хочешь позавтракать?

Харпа осторожно спустилась по лестнице. На ней были только майка и трусики, но в хижине было тепло. В печке горели дрова.

Голова у Харпы все еще гудела.

— Бьёрн, где мы?

Он быстро поцеловал ее в губы.

— В горной хижине. Я подумал, что нам можно уехать на несколько дней.

Харпа захлопала глазами.

— Знаешь, я совсем не помню, как мы сюда ехали.

— Ты была очень усталой. Заснула в машине.

— Да?

Харпа попыталась разобраться в этом. Она помнила, что Бьёрн приехал к ней в булочную, а потом ничего. Очень странно.

— Где Маркус?

— У твоих родителей. Мы оставили им записку.

— Я не помню этого.

— Ну, я оставил.

Харпа села на стул у стола и отхлебнула кофе. В голове немного прояснилось.

— Бьёрн, где эта хижина?

— Неподалеку от Грюндарфьордюра. На старой дороге из Стиккисхольмюра в Богарнес. Но сюда больше ничто не ездит. Здесь очень спокойно.

— Не понимаю, что со мной.

Бьёрн взял ее за лежавшую на столе руку.

— В последние дни ты была в сильном напряжении. Тебе нужно отдохнуть.

Он сжал ее руку. Улыбнулся. На какой-то миг эта улыбка ее утешила.

Потом она вырвала руку.

— Постой. Мы не говорили об этом, так ведь? Мы собирались в полицию. Сообщить о Синдри и о том студенте. Разве мы поехали не туда?

— Нет.

— Бьёрн? Что здесь происходит? — Тут Харпа широко раскрыла глаза. — Ты похитил меня, да?

— Нет.

— Хорошо. В таком случае дай мне взять телефон, и я позвоню в полицию.

Она схватила лежавшую у двери свою сумочку и принялась рыться в ней.

— Здесь нет приема.

— Где мой телефон?

— Он тебе не нужен. Приема здесь нет.

Харпа подняла взгляд от сумочки.

— Ты забрал его. Господи, ты меня похитил. Бьёрн, что, черт возьми, происходит?

— Я подумал, нам нужно провести какое-то время…

— Это вранье. — На лице Харпы появилось испуганное выражение. — Ты стрелял в Оскара и Листера, так ведь? Ты хочешь помешать мне пойти в полицию!

— Я никого не убивал.

— Тогда, черт возьми, что мы здесь делаем? — выкрикнула Харпа.

— Сядь. Я все объясню.

— Да-да, объясни, — еле сдерживаясь, проговорила Харпа, но села и отпила кофе.

— Начнем с того, что я никого не убивал. Даю слово.

— Но знаешь кто?

Бьёрн кивнул:

— Знаю.

— И ты ездил во Францию?

Бьёрн кивнул снова.

— Да. Я вылетел в Амстердам, оттуда поехал в Нормандию сделать приготовления для другого человека.

— Для кого?

Бьёрн покачал головой.

— Для Синдри? Исака?

— Они тоже причастны к этому.

— Значит, Фрикки был прав?

Бьёрн кивнул.

— Но мы делали это, руководствуясь своими доводами.

— Оставь! Какое может быть основание для убийства?

— Ты убила человека, Харпа.

— Да, и с тех пор сожалею об этом!

— А я нет, — спокойно сказал Бьёрн.

Харпа пристально посмотрела на него. Взгляд голубых глаз Бьёрна был твердым, уверенным.

— Чем больше я думал об этом, тем больше убеждался, что Габриэль Орн заслуживал смерти. Он был мерзким типом. Он гнусно обошелся с тобой.

— Это недостаточная причина, чтобы его убивать.

— Может быть, и нет, но разорение нашей страны — достаточная. Люди вроде Габриэля Орна разорили Исландию и ее народ. Сильных, трудолюбивых, честных исландцев, как я. Ты знаешь, как усердно я работал, чтобы создать свой рыболовный бизнес. Почему я должен все терять? Почему должны все терять? Фермеры теряют фермы, торговцы — магазины, рыбаки — свои суда, молодые семьи — свои дома. Помнишь, что Синдри говорил о своем брате в тот вечер после демонстрации?

Харпа покачала головой.

— Так вот, его брат в конце концов вынужден был отдать свою ферму банку. И покончил с собой. Теперь у жены и детей его брата не будет ни дома, ни работы. Эти люди усердно трудились всю жизнь. Это не их вина! И все еще только начинается. Говорят, безработица будет расти. Мы десятилетиями будем страной нищих. Из-за таких людей, как Габриэль Орн.

— Но тут вина не только Габриэля Орна, ведь так?

— Именно! — воскликнул Бьёрн, хлопнув рукой по столу. — Как там говорят: Исландию разорили тридцать человек?

— Вроде Оскара?

— Да.

— И Джулиана Листера?

— Да.

Харпа нахмурилась.

— Ты сумасшедший. Все сумасшедшие.

— Так ли? Да, исландцы протестуют, но, в сущности, ничего не делают. Когда американцы начинают войну против террора, то захватывают несколько стран и убивают десятки тысяч людей. Нам нужно вести войну против этих типов. А у нас идет речь всего о четверых.

— О четверых? Габриэль Орн, Оскар, Джулиан Листер. Кто четвертый?

Бьёрн покачал головой.

— Значит, Фрикки был прав. Должен быть убит еще один?

Бьёрн не ответил.

По щеке Харпы скатилась слезинка.

— Бьёрн, я не понимаю тебя. Синдри мне понятен. Он всегда проповедовал насилие. И убедил себя применить на практике то, что проповедует. Но ты? Ты один из самых практичных людей, каких я знаю.

— Я тоже так думал. Но за последний год понял многое.

— Что же?

— Что такие люди, как Синдри и мой отец, правы. Они всегда говорили, что капитализм приносит вред простым людям, тем, кто трудится и экономит. Это инструмент, используемый богатыми, чтобы выжимать деньги из остальных. Теперь мне это абсолютно ясно. Но я не слушал отца. Мне он представлялся динозавром с той стороны «холодной войны». Я верил в партию независимости, верил, что капитализм дает таким, как я, возможность усердно работать, чтобы создать свой бизнес. Я ошибался. Но по крайней мере сейчас понимаю это. Во всяком случае, собираюсь теперь в связи с этим предпринять кое-что.