Александр Щелоков - Вкус смерти

Тесля засмеялся.

— Вам не кажется, Сабо ур, — он употребил венгерское выражение — господин Сабо — что долг понятие сложное? Вы сочли себя должником перед русским офицером, теперь русский офицер должен думать, что он ваш должник. А не лучше ли людям просто относиться друг к другу по-человечески, даже если они не обременены взаимными долгами?

— Вы хитрец, — засмеялся Сабо.

Он довез капитана до вокзала Дели, проводил до вагона.

Тесля вернулся в гарнизон, но докладывать о происшествии никому не стал. О случившемся командиру полка стало известно из других источников. Оба нападавших попали в больницу. И хотя они были известны милиции как отъявленные хулиганы и дебоширы, но это были свои, мадьярские хулиганы, и делу придали официальный ход.

Вызвав Теслю «на ковер», командир полка сразу стал орать:

— Что ты там наломал, медведь? Дерешься на улицах, а командующему войсками ноты из Министерства иностранных дел шлют. Ты понимаешь, чем мне это грозит?!

— Виноват, товарищ полковник, но ваши проблемы меня не касаются. Я не груша в боксерском зале, в которую каждый может ткнуть кулаком, не получая при этом сдачи. И уж тем более — не плевательница. Я — офицер. Об этом говорят знаки различия. Они дают мне право защищать свою честь и достоинство всеми доступными способами. Потому что честь офицера — это честь государства, которому он служит.

— Все? — спросил полковник. — Высказался? Теперь послушай, что скажу я. Ты считаешь себя офицером. А я по-твоему кто? Хер собачий? Не считаешь? Так вот, учти, я бы в подобной ситуации в ход кулаки не пустил. Мы все-таки в чужой стране…

— И очень плохо. Однако хуже всего, что в моем возрасте и звании вы скорее всего мыслили по-иному. Именно так, как я сейчас. Изменить мнение вас заставляет боязнь за карьеру, за свою пенсию. Ради этого вы готовы бросить под ноги и честь, и самолюбие.

Полковник вскочил.

— Заткнись! — заорал он яростно. — Умник хренов! Пошел вон! Собирай вещи и к чертовой матери! В двадцать четыре часа!

Тесля поджал губы, круто повернулся через левое плечо и вышел. Начальник штаба полка, присутствовавший при их разговоре, встал, прошелся по канцелярии. Спросил:

— Ты всерьез решил его гнать?

— Какие могут быть шутки?! Прикажи оформлять документы и выдели сопровождающего до границы, чтобы он по дороге ничего не отмочил. Наглец! Подонок! Я в его возрасте твердо знал, что такое дисциплина. Раскрыть пасть на командира полка и оскорбить его…

— Ты сердишься, Юпитер, и, должно быть, не прав. А сердишься потому, что он ударил тебя под дых. Разве не боязнь за свою шкуру делает нас сегодня не такими смелыми, какими мы были раньше? Лично меня — да. Хотя внутренне я на стороне капитана.

— Брось, ты как был марксистом, так им и остался. Говоришь одно, веришь в другое, в уме держишь третье…

— Все-таки одумайся. Вломи взыскание, но выгонять…

Начальник штаба не усек то, что сразу понял Тесля: решение о его судьбе принимали на уровне военных богов в штабе Группы войск. Командир полка лишь озвучил чужое решение.

В Москве Тесля явился в Главное управление кадров. Розовощекий молодой полковник, явно выдвиженец переворота, сочувственно спросил:

— Ты хоть этому подонку хорошо врезал?

— Вроде бы, — смущенно ответил Тесля. — С копыт он рухнул…

— Правильно поступил. Давить эту сволочь, давить надо, а мы со всеми цацкаемся. Дипломатия, видишь ли, сопли-вопли. У меня есть заявка на ротного в воздушно-десантную дивизию. Ты мастер спорта, не пьющий, пойдешь?

Так Тесля оказался под куполом парашюта. Тянул лямку (чтобы звучало более по-десантному, можно сказать — тянул стропу), вывел роту в отличные, но с осени прошлого года охладел ко всему — к службе, к карьере.

Началось с того, что он съездил в Москву на стрелковые соревнования. Движимый любопытством, сходил и даже постоял на Новоарбатском мосту. Расстрелянная демократия глянула на него пустыми глазницами окон Белого дома. Некогда белоснежные стены, подпиравшие золотой герб вольной России, закоптились, почернели в огне пожара. На душе стало муторно и гадко. Он увидел, что те, кого всегда называли защитниками, вдруг стали карателями. Не полиция, не внутренние войска, а знаменитая Таманская мотострелковая дивизия запятнала свое знамя кровью людей России. И не нашлось в ней офицера, который бы на проклятом мосту, встав на броню, пустил себе пулю в лоб. Пулю чести, пулю вразумления. За деньги, за поганые бумажки офицеры-таманцы стали способны на все — даже на подлость и бесчестье.

Вернувшись в полк, Тесля подал рапорт: «Прошу уволить в запас». Как человека неблагонадежного его освободили от должности и вывели в резерв, где он ожидал приказа министра об увольнении.

Выслушав сбивчивый рассказ офицера о своих злоключениях и взглядах, Прасол решил: такого он может взять в свою команду. Человек смелый и главное — предельно искренний, честный.

— Садитесь, Владимир Васильевич, — предложил он капитану.

Тот опустился на стул, который скрипнул под его мускулистым телом.

— Давно подтверждали спортивную классификацию?

— Какую? У меня их три.

— По самбо.

— Ровно неделю назад вернулся с чемпионата. Золотая медаль.

— Не хило, — оценил Прасол. — Во всяком случае, так бы сказал мой сын. А по стрельбе?

— В этом году уже бывал на соревнованиях.

— Мастер?

— Так точно.

— Сейчас я задам вам вопрос. Только не обижайтесь, если он покажется странным.

Капитан пожал плечами. Мол, ваше дело спрашивать, мое — отвечать.

— В поле три куста. Идет дождь. Под какой куст заскочит заяц?

Тесля взглянул на Прасола пристально, пытаясь угадать меру серьезности, с которой должен прозвучать ответ. Червяков напряженно подался вперед.

— У зайца в дождь нет выбора. Под какой куст ни заскочи, он будет мокрым. Суше других может оказаться самый густой.

Прасол кивнул, соглашаясь.

— Разрешите мне? — спросил Червяков и лукаво улыбнулся. И, не ожидая согласия, сказал: — Вы, товарищ капитан, пилот транспортного самолета. Рейс Тула — Новосибирск. Груз двадцать пассажиров и гуманитарная помощь Красного Креста. Сколько лет пилоту?

— Думаю, двадцать девять, — ответил Тесля, усмехаясь.

— Двадцать три! — торжествующе поправил кадровик и пригладил макушку.

— Да нет, товарищ майор, — вмешался Прасол. — Капитан не ошибся. Рейс-то у вас не Новосибирск — Тула, а Тула — Новосибирск.

— Фу ты! Я перепутал! — Червяков был искренне огорчен и потому потер макушку еще яростней.

Прасол познакомился с десятью офицерами и отобрал двух капитанов — Теслю и Бориса Ивановича Шуршалова. Он собирался пригласить на беседу одиннадцатого, когда в дверь постучал старший лейтенант Пермяков.