Рауль Мир-Хайдаров - Двойник китайского императора

-- Я не этого боюсь. Боюсь жене, детям, людям в глаза глядеть. Впрочем, я не пришел к вам об-суждать, что мне делать. Я решил твердо и вас предупредил: после обеда поеду в обком, покаюсь, будь что будет.

Чувствуя непреклонность секретаря райкома, Халтаев вдруг пошел на попятную:

-- Я ведь тоже не железный человек, весь из-велся, ночей не сплю, боюсь -- то ли прокуратура подъедет, то ли бандиты, как к Раимбаеву, нагрянут, у них со мной счеты особые. Не успели вы на веранду подняться, как я с пистолетом к окну. Но если уж вы решили покаяться, и я с вами в ком-панию: небось пронесет, помилуют, людей не уби-вал... Впрочем, я знал одну тайну, за которую мне наверняка снисхождение выйдет...

Пулат Муминович не проявляет ни интереса, ни страха, думает, что опять его происхождением шантажировать собираются, и потому молчит.

Полковник, вновь теряя самообладание, спешит:

-- Уже три года на Лубянке Арипов не выдает тайны, где у него деньги спрятаны. А я знаю, слу-чайно дознался, когда доставлял Цыганку из ваших племенных конюшен в Аксай. Коня сутки по про-хладе гнали с одним доверенным Акмаля-ака, по пьянке он мне проболтался.

-- Да, пожалуй, за такое сообщение действитель-но многое могут простить, -- оживляется Пулат Му-минович -- он ведь знает, о какой астрономической сумме идет речь.

-- У меня от вашего решения, Пулат-ака, сначала все похолодело внутри, а теперь огнем горит -- не шуточное дело вы затеяли, вот будет шум на всю республику, давайте выпьем, нам сейчас не поме-шает. У меня в холодильнике как раз бутылка "Зо-лотого кольца" есть -- Салим Хасанович личными запасами поделился.

-- Наверное, ты прав, Эргаш, выпить нам не мешает, непростая мне ночь выпала, и день пред-стоит не легче... Мужчина должен быть верен слову и хотя бы к старости понять, что выше чести ничего нет, даже свобода, жизнь...

-- Да, да, верно, -- поддакивает рассеянно Халта-ев. -- Так я пойду, вынесу бутылочку, а вы на огороде сорвите помидоры, огурцы, болгарский перец, лучка, райхона, быстренько салат аччик-чичук организу-ем -- к водке лучшей закуски не знаю.

Полковник исчезает в темном провале распах-нутой настежь двери прихожей, а Пулат Муминович направляется на зады, в огород. Он знает причуды Халтаева -- тот ест зелень, овощи, только что со-рванные с грядки, впрочем, за годы общения с ним и Махмудов привык к этому; Миассар тоже направляется сразу на огород, когда Халтаев ужинает у них.

Хозяйство у соседа крепкое, ухоженное, поми-дорные грядки аккуратные, каждый кустик подвязан к колышку, как на селекционной станции, только без номерка. И сорт у него необычный, юсуповский, по полкило тянет каждый помидор, есть и рекорд-ные, по килограмму и больше, но для аччик-чичука нужны помидоры помельче. Пулат Муминович по-женски завернул подол шелковой пижамы и скла-дывает, переходя от делянки к делянке, помидоры, огурцы, болгарский перец. Осталось надергать лишь лучок да непременно травы райхон -- что-то сродни русской мяте или чебрецу, без нее салат не салат.

В это время появляется хозяин огорода: в одной руке он держит бутылку водки, действительно "Зо-лотое кольцо", а в другой глубокую миску для зелени и овощей. Пулат Муминович перекладывает овощи в протянутую Халтаевым чашу и спрашивает: а где же растет райхон?

Эргаш-ака показывает делянку у глухого дувала, где в тени деревьев и забора темнее, чем во дворе; вдвоем они идут к делянке с райхоном.

Райхон растет низко, и Пулат Муминович на-клоняется над грядкой, чтобы нарвать молодые соч-ные побеги, и в этот момент мощная пятерня с какой-то вонючей тряпкой закрывает ему рот, нос и с силой опрокидывает его на спину. Он пытается вырваться, но железные руки полковника не остав-ляют ему никаких шансов, и от удушья, исходящего от тряпки, он медленно начинает терять сознание, но все еще ясно видит склоненное над собой злобное лицо начальника милиции; тот, брызгая слюной, шипит:

-- Перестроиться захотел, жить по-новому ре-шил? Не выйдет. Обрадовался: ариповский миллиард отыскался! И знал бы -- не сказал! Зря тебя, гниду, Тилляходжаев тогда в тюрьме не сгноил, и я, дурак, на свою голову идею подал... -- Халтаев еще долго бормочет что-то в ярости, но Пулат Муминович уже не слышит его...

Полковник ловким жестом достает из-за пояса длинное шило, некогда проходившее вещественным доказательством по убийству, и, расстегнув пижаму, прикладывает ухо к груди секретаря райкома, словно выискивая сердце, и точным движением всаживает шило под ребро. Ни вскрика, ни крови, и на во-лосатой груди, под соском, не отыскать следов спе-циального орудия убийства.

Миассар проснулась раньше, чем обычно, спала беспокойно, сердце ныло, но под утро не слышала, как подъехала машина Усмана. Она не спеша умы-лась во дворе, причесалась и, только когда напра-вилась к летней кухне, увидела на айване спящего мужа. Проспал, передумал ехать в "Коммунизм", по-думала Миассар и поднялась на айван будить его. Обрадовалась, что успеют еще не торопясь вдвоем позавтракать. Едва коснулась губами его щеки, по-няла, что случилась беда, и дико закричала.

-- Что произошло? -- раздался из-за дувала голос Халтаева, но Миассар уже билась в истерике.

Полковник, голый по пояс, с полотенцем на шее, вбежал во двор первым. Крик разнесся, наверное, по всей махалле, и к Махмудовым сбежались даже соседи из дома через дорогу.

Халтаев вновь, как и три часа назад, приложил ухо к груди лежащего и горестно произнес:

-- Инфаркт. Не выдержал мотор.

Жестом хозяина он попросил кого-то из соседей вызвать "Скорую", а женщинам увести Миассар. Все так же с полотенцем на шее он еще долго отдавал распоряжения: кому звонить в обком, кому заняться могилой, кому организовать оркестр -- все требовало спешки, у мусульман покойника обязаны схоронить до захода солнца.

Как только подъехала "Скорая", Халтаев, которому наконец-то подали рубашку, сам бережно перенес Пулата Муминовича в машину и уехал с врачами в больницу, чтобы быстрее закончить формальности и получить свидетельство о смерти. Он уже успел встре-титься и с судмедэкспертами и прокурором, дого-ворился твердо, что не осквернят тело вскрытием и лишними осмотрами, а поехал скорее на всякий слу-чай, чтобы не прикасались к трупу любопытные.

Вынос тела назначили на пять часов -- должна была подъехать делегация из области, ждали и взрослых сыновей Пулата Муминовича из Ташкента. Несмотря на ограниченность времени, все делалось без спешки, суеты, торжественно; скорбь момента передавалась каждому, входящему во двор, и не-мудрено -командовал всем полковник, облачивший-ся после обеда в летний парадный мундир. Каждые полчаса то исчезали, то появлялись в доме Яздон-ака и Салим Хасанович. С ними всякий раз входили во двор ловкие, молчаливые люди, бравшие на себя хлопоты, выпавшие на долю Миассар.