Андрей Курков - Город для отдыха героев враждующих армий

 подхватили. Я не ожидал услышать таких веселых голосов. А танк был уже на

 середине поля. Гул его двигателя заглушался песней. Со стороны окопов

 бывшего противника кто-то махал какой-то тряпкой, нацепленной на палку -

 приветствовали танк?!

 Ко мне подошел низкорослый офицер, со спины - мальчишка лет

 тринадцати. Похлопал по плечу, жестом предложил подойти к краю поля. Потом

 наклонился, взял в ладонь кусок черной жирной земли, размял ее, понюхал и

 с видимым удовольствием показал мне. Потом аккуратно опустил земляную

 грудку на место и сделал широкий жест рукой, показывая, должно быть, что я

 - свободен.

 Танк теперь ехал навстречу. Солдаты поскидывали гимнастерки и

 возились с другим прицепным плугом.

 У грузовика остановились еще два танка.

 Мне страшно захотелось побриться: моя беспорядочная борода раздражала

 кожу. Сияло солнце. По небу кружила большая птица. Кружила над полем. Я

 смотрел на эту птицу и старался обо всем забыть.

 Но, как назло, тяжелые многослойные воспоминания опускались передо

 мной, и не было в этих воспоминаниях ничего хорошего, ничего радостного.

 Промелькнуло еще одно поле битвы, виденное мною на Ближнем Востоке.

 Память навязывала мне сравнения.

 На том поле среди десятков убитых мы искали по фотографии одного

 человека. Я не знаю, зачем палестинцам так нужен был его труп.

 И еще я только что заметил, что постоянно в моем сознании, в

 воспоминаниях я сам фигурирую как часть какого-то "мы". Но ведь не был я

 никогда добровольно такой частью. Я всегда хотел оставаться единицей.

 А над полем уже кружилось несколько больших птиц. И три танка,

 тужась, резали землю.

 "Может быть, они правы", - подумал я и пошел в ту сторону, где, по

 моим расчетам должно было садиться солнце.

В

 Стало жарко и открыв глаза, я сразу сощурил их, а потом, приложив

 ладонь козырьком, осмотрелся.

 Набережная, проснувшаяся раньше меня, ожившая до мельтешения

 разноцветных одежд, текла, звучала, смеялась, заглушала примолкшее море.

 Что-то изменилось. Вместо спортивных костюмов на многих молодых людях

 были обычные парусиновые брюки, джинсы, тениски. Может я проснулся в

В РґСЂСѓРіРѕРј СЃРЅРµ, РІ РґСЂСѓРіРѕРј РіРѕСЂРѕРґРµ?!

 - Братишка! - донесся до моих ушей знакомый голос и тут же рядом на

 скамейку опустился Айвен. - А я думаю, куда ты пропал?! Тут такие новости!

 Либерализация правил поведения!

 - В смысле спортивных костюмов?! - спросил я.

 - Ага! Так что иди переодевайся! У тебя есть во что?!

 - Кажется, нет, - ответил я, припоминая.

 - Ну пойдем, я тебе подарю! - Айвен вскочил и буквально осветил меня

 улыбкой.

 Уже в гостиничном номере, разложив свои вещи на кровати, мой сосед,

 поразмыслив недолго, вручил мне вельветовые брюки и футболку с символикой

 Московской Олимпиады.

 Я переоделся и действительно почувствовал себя несколько свободнее.

 Дело в том, что спортивная форма как ни крути, все-таки остается формой,

 чем-то обязательным к ношению, а обычные брюки, пусть они даже на два

 размера больше и поэтому эатянуты ремнем, освобождают не только тело.

 Поблагодарив Айвена, я поинтересовался причинами либерализации.

 - Это очень просто, - Айвен отвлекся от укладывания своих вещей в

 сумку. - Сюда собирается генеральный секретарь ООН, а к приездам

 генеральных секретарей всегда все улучшают, подкрашивают, добавляют

 демократии... Это не значит, что после его отъезда нас снова не заставят