Андрей Курков - Город для отдыха героев враждующих армий

 принятию декларации о суверенитете.

 - А когда это будет?

 - Дня через четыре... - задумчиво ответил Айвен.

 Я прислонил ширмочку к стенке - в этот вечер она мне была не нужна.

 Присел на кровать. Моя психика заканчивала переваривать впечатления от

 прошедшего дня и веки были не против сомкнуться.

 - Ну-ка, глянь! - прозвучал глуховатый, чуть ли не утробный голос и я

 поглядел на Айвена.

 Его глаза весело смотрели на меня через круглые очки новенького

 противогаза.

 - Ну как? Класс?! - спрашивал он.

 - Откуда у тебя?! - удивился я.

 Он ткнул рукой в посылочный ящик.

 - Мама прислала, я попросил...

 - ?! - я только открыл рот, а вымолвить так ничего и не смог.

 - Она у меня на военном заводе работает, вот и... - и он развел

 руками, полагая, что такого объяснения мне достаточно.

 - Щелкни-ка меня, отошлю ей фото на память! - Айвен протянул мне

 фотоаппарат.

 Я сделал два снимка.

 - Чуть-чуть жмет, - признался сосед, стаскивая с головы маску

 противогаза. - Надо бы разносить... был бы я сейчас в роте - кто-нибудь из

 молодых мне бы его за два дня разносил! Ну ничего...

 От висков вниз у Айвена шли красные полосы от жесткой резины маски.

 Я захотел спать. Зевнул так, что Айвен зевнул вслед за мной.

 - Я настольную включу, а ты ложись! - с пониманием произнес он.

 Настольная лампа показалась мне намного ярче, чем плафон из матового

 стекла, свисавший с потолка, и я все-таки поставил ширму.

 Уже лежа на кровати и готовясь ко сну, я слышал, как Айвен вскрывал

 другие посылки и доставал оттуда что-то железное, завернутое в бумагу.

 Удивительно, как много могут сказать звуки...

 А поздно ночью, я даже не знаю в котором часу, пришла Ирина. Пришла и

 подвинула меня к стенке. Я сначала не мог понять, что со мной происходит,

 принимая все за сон, но ей удалось разбудить меня. И я снова был счастлив,

 впитывая кожей ее тепло, целуя и почти облизывая ее лицо, гладя ее волосы,

 шепча ей десятки нежных пушистых слов.

 Утром она снова ускользнула и я проснулся уже один, проснулся оттого,

 что сну моему кого-то недоставало, недоставало тепла, недоставало дыхания

 Ирины.

 Я проснулся, сходил позавтракать и зашел в ее кафе.

 Мы пили кофе и она спросила: "Как дела с гимном?"

 Я ответил: "Пока никак".

 "Ничего, - сказала она. - Это трудно... но когда ты его напишешь, о

 тебе все узнают!"

 И в голосе ее прозвучала будущая гордость за меня.

 Я вздохнул. Может, Господь не оставит меня без помощи в этом трудном

 и ответственном деле. Я надеялся.

 И вот уже я снова на набережной, один на один со своими мыслями, один

 на один с желанием создать гимн, которым смогу гордиться.

 Легкие облака плывут по небу, притупляя острые солнечные лучи. Кричат

 чайки, кружа над яхточками и прогулочными лодками. С трех пирсов

 отдыхающие герои удят рыбу.

 Город тих и спокоен. Он дремлет в счастливом неведении, он

 блаженствует, не зная, какая судьба ему готовится его же гостями. Он стар,

 даже более, чем стар - древен и все эти мимолетные странички его же

 истории его не волнуют.

 Может, начать гимн со слов о древности города и о его истории?!

 Нет, не годится! Из его истории нечего брать. Вся история - лишь

 сооружение из камней храмов и их последующее разрушение. Какой храм

 разрушит грядущая революция?! Что о ней скажут потомки? Или так же, как в

 России будут проклинать создателей нового, строителей куполов, увенчанных

 рубиновыми звездами?!

 Но разве в гимне главное - материализованное государство? Нет,