Наталья Андреева - Правая рука смерти

– Убью-у-у…

– Лена… – захрипел Быль. – Ле… на…

Влад подбирался к горлу. Мышцы у него были дряблые, спортом Самсонов отродясь не занимался, но масса… Масса была внушительная, плюс страстное желание отомстить обидчику.

«Заигрался… – думал Быль, задыхаясь. – Потерял осторожность… Где же все? Видеокамеры ведь повсюду! Суки!!! Где вы?!!! Умираю-у-у…»

Но никто не спешил к нему на помощь. «Лена», – пытался выговорить он, но только хрипел, отбиваясь от Влада, который навалился всем телом, сбил его на пол и практически парализовал. У Серафима потемнело в глазах, дыхание перехватило, некстати вспомнилось о больном сердце, о проклятых шумах. Он давно уже никого и ничего не боялся, ни физической боли, ни угроз, ни даже смерти, потому что устал уже умирать. Но умереть так бесславно! А главное, недоделав начатое…

Это была обида, а не страх. Но стоило позволить какому-то одному чувству взять верх над другими, а в особенности чувству неконструктивному, разрушительному, и даже детскому, как он сам сделался ребенком, маленьким и беспомощным.

«Как же так? Мама…»

Очнулся он в коридоре, Лена запирала дверь на ключ. Он сидел на полу, привалившись к стене.

– Все в порядке? – спросила она, увидев, что он открыл глаза.

– Почему так… Долго? – горло болело, он говорил с трудом.

– Я скорее почувствовала, чем узнала.

– А эти… на пульте… охрана.

– Наверное, отвлеклись.

– Уволить всех! – он с трудом поднялся. – Так и знал. Предатели.

– Зачем так рисковать?

– Хотел с ним… поговорить.

– Он в порядке. Бездействие сведет его с ума скорее, чем беседы с тобой.

– Это тебе Марк сказал?

Она не ответила. Протянула руку, чтобы он мог на нее опереться.

– Ну? Идем?

– Я без тебя никто. – Он чувствовал себя странно. Похоже, обида оказалась не единственным открытием сегодня. Чувство признательности ему тоже было раньше незнакомо. И он не знал, какими словами его выразить. – Не первый раз ты спасаешь мне… жизнь, – с трудом выговорил он. И тут же взял себя в руки. – По-моему, мы давно в расчете.

– Все посчитаться хочешь, – усмехнулась она. – Одно слово: кредитор. Сколько раз замечала, что профессия накладывает отпечаток на характер человека, а порой сильно его меняет. Вот ты: кредитор. И с тобой поэтому трудно.

– Лена, перестань, – поморщился он. И, чтобы сменить тему, спросил: – Как там Софья?

– Лежит. От обеда отказалась. От завтрака тоже.

– Она не пыталась проникнуть в мой кабинет и включить компьютер? Я проверял ее телефон: Инет не подключен. Чтобы связаться с секретаршей Ройзена, ей придется войти в мой кабинет.

– Почему ты так уверен, что она не позвонит в полицию?

– А что она им скажет? А хоть бы и позвонила. Мы ее тоже упрячем в дурдом. Кстати, пора нанести сокрушительный удар по ее психике. А то и в самом деле в полицию позвонит. Как насчет ужина при свечах?

– Ужина?

– Ну да. Я хочу тебя отблагодарить. Это не в счет твоего долга. Он давно уже погашен. Благодарность за сегодняшнее спасение от рук этого психопата. Он ведь меня чуть не задушил! Я не думал, что сморчок на такое способен! Похоже, это агония. Надо бы у Марка проконсультироваться. Так ты придешь на ужин?

– Все это странно. Мы почти каждый день ужинаем вместе.

– Да, едим за одним столом. А я сейчас говорю об ужине. Музыка, свечи, все как положено. Просто мы уже давно вместе, а романтики в наших отношениях мало.

– По-моему, ее вообще не было.

– Это я виноват. Но мне уже гораздо лучше. Так как? Вечером?

– Хорошо.

– Я подготовлю Софью.

…Татьяна ела селедку. Вообще-то Кабанова задумала сделать ее под шубой и даже отварила свеклу. Картошку отварила, яйца, а пока они варились, почистила и мелко-мелко нарезала лук. Потом вытерла слезы и нож и приступила к главному: принялась разделывать селедку, очищать нежную мякоть от косточек, даже самых мелких, чтобы блюдо вышло идеальным. И вот тут случилось! Сначала Татьяна съела икру. В самом деле, не резать же ее в салат? Потом принялась обсасывать хребет. И увлеклась настолько, что съела еще одну икру. И кусочек нежнейшей мякоти, уже очищенной от костей. Такой селедки она в жизни не ела! А покушать Татьяна любила. И больше всего ей нравилось запретное, то есть та еда, которая при ее болезни была категорически противопоказана. Огурчики маринованные, помидоры бочковые, жирная семга, чуть присоленная… Татьяна готовила ее по особому рецепту, с сахарком, с подсолнечным маслом, накрывала марлевой тряпицей и на сутки оставляла в холодильнике. А потом с наслаждением поедала.

Но даже она, знатная кулинарка, не могла вообразить себе такого! Селедка, как он сказал? Залом? Царская. Черноспинка, которая просто тает во рту, и оторваться от нее нет никакой возможности. Забыт был обед, выкипал на плите борщ. Татьяна наслаждалась.

Как и у большинства бедняков, еда была главным удовольствием в ее жизни. Спиртным она не увлекалась, сексом в последний раз занималась с мужем, должно быть, тогда, когда они зачали Иришку. Были потом какие-то отдельные эпизоды, которые она помнила смутно, и речь об удовольствии не шла вообще. Ну, надо мужику, так что ж, можно и потерпеть. Тем более трезвый он и не пытался, а, выпив и разгорячившись, грубо заваливал на кровать, нисколько не заботясь о ней самой. Об этом она старалась не вспоминать. Считала, что секса в ее жизни вот уже лет тридцать как нет.

Отрывалась Татьяна на еде. И тут уж удержу не знала. Жадно смотрела по телевизору кулинарные шоу, один вид шипящей сковороды или жужжащего миксера мог приковать ее к экрану намертво. Она старательно записывала рецепты и запоминала незнакомые названия. Артишоки, спаржа, латук, руккола… Прикопив однажды денег и купив этой самой спаржи заодно с рукколой, Татьяна убедилась, что есть такую гадость невозможно, пустой расход денег, но кулинарные шоу смотреть не перестала. Теперь на всякую непонятную ей вещь и к тому же не внушающую доверия она говорила:

– Ишь ты, руккола.

Один из признаков нищеты, в которой живет большинство населения страны, – обилие на телеэкране кулинарных шоу. Казалось бы, это от достатка, символизирует благоденствие и процветание. Ан нет, еда – это ведь самое дешевое удовольствие. Путешествия, покупка одежды, походы в кино и театры – все это гораздо дороже. Когда почти всю зарплату люди спускают в унитаз, тогда и кулинарные шоу доминируют над всем остальным телевизионным досугом. Развлечение едой могут себе позволить только бедняки. Они с остервенением мечутся перед новогодними каникулами по магазинам, часами обсуждают по телефону с родственниками и друзьями, что бы такого приготовить. Они с упоением переписывают друг у друга рецепты, ищут разнообразия в единственно доступном им развлечении, отчего жизнь превращается в бесконечное застолье. А ведь еда – это необходимость, но никак не праздник. А праздник она, когда других праздников в жизни нет.