Сергей Черняев - Брат Солнца

- Пока секрет. Ну, что сидишь? Заводи… - правда, заводи!

- Куда едем-то?

- Для начала в магазин, - и, увидев, что Кашин смотрит непонимающе, добавил, - в трешкинский. С Зинаидой Никалавной покалякать.

Магазин находился в бывшей трешкинской начальной школе. Когда-то ее «укрупнили», то есть ликвидировали и отправили детишек учиться в Луговое. Зато не надо было строить новый магазин. Зинаида Соловьева была второй на памяти Бусыгина продавщицей. Первая вот уже года три как жила в городе. Почему-то продавщицы здесь были как на подбор – что в Трешкино, что в Луговом, - дородные, ярко крашеные, упитанные, в пестрых кофточках и темных юбках. Кроме того, параллельно с работой в магазине все они умудрялись держать коров. Впрочем, Зинаида свою корову – последнюю в деревне – уже отправила под нож.

В магазине было темновато. Единственная лампочка, свисавшая с потолка на древней витой паре, горела над прилавком. Продавщица стояла на рабочем месте и, склонив голову, время от времени прокидывала костяшку на счетах и что-то записывала в тетрадке.

- Привет, Зин! – поздоровался Бусыгин.

- Здравствуй.

Он стал разглядывать магазинные полки, будто хочет что-то купить. Костька посмотрел на него и повернулся к хозяйственным товарам.

- Покупать будете чего? – спросила Зинаида.

- А как же, – ответил Бусыгин.

«Господи, чего же купить?» – думал он.

- Калымите, что ли, у нас? – продавщица на секунду оторвалась от записей и счетов и окинула их быстрым взглядом.

- Да нет, - сказал Анатолий Михайлович, - случайно заскочили. – А, вообще, надо поспрашивать, - что-то мы этим летом ваших трешкинских обижаем. Чего мы там делали-то, а, Кость?

- Дрова кололи.

- Ага, это на вашем конце.

- Видала-видала.

Зинаида уперлась глазами в тетрадку и задумалась. Они долго молчали, пока, наконец, Бусыгин не произнес:

- Отчет, что ли?

- Вроде того.

- Двойная бухгалтерия?

- Ага. Тройная.

Тут Кашин неожиданно для Бусыгина подошел к прилавку и спросил бельевых прищепок. Зинаида скрылась в подсобном помещении, потом вынесла ему две картонки, обжатые по кругу цветными пластмассовыми прищепками, рассчиталась и спросила:

- Что, нету таких в Луговом?

- Есть, - смутился Костька, - да все как-то руки купить не доходят.

- А мне растворяшек вот этих пару штук, хлеба половинку и пакет майонеза, - попытался прикрыть Костькино смущение Анатолий Михайлович.

- Два супа быстрого приготовления, - сказала Соловьева и щелкнула счетами, - пакет майонеза; хлеб.

Бусыгин протянул деньги.

- Слушайте-ка, шабашата, а вы ведь у этого, у депутата, бывает, вертитесь - чего он там? Живой?

- Живой.

- Не попали в него?

- Нет. А чего спрашиваешь?

- Да так… Интересно.

- Слушай-ка теперь ты, Никалавна, я тут с Нинкой Киселевой ехал, - так она говорит, вы с ней языками чесали, когда в него стреляли?

- Да ну! Где чесали! Она уж ушла, как выстрелили…

- А ты видала, что ль?

- Видала.

- И че там?

- В смысле?

- Ну, вон, Киселиха говорит – «стрелу огненную Господь послал через ангела своего».

Соловьева захихикала.

- Вот уж, правда, язык без костей… Совсем рехнулась старая…

- Ну, так что? Стрела огненная?

- Ну, вроде того…

- Да ты че?

- Сначала полыхнуло за Юрмой, потом гром был. А как гром – так, знаешь, - как иголкой в нашу сторону ткнуло.

- Иголкой?

- Ну, спицей, - если ее в печке раскалить. У меня вон внук проволочину через щелку в подтопок сунул, - так вот как раз вот так вот. Ну уж я ему всыпала! Что, говорю, избу спалить хочешь? Совсем башки нет!

- Ну так?

- Чиркнуло оттудова, – и, - тишина, было, а потом – этот – как заорет: «Б…! Убили!» Минут пять орал, наверно.

- Ну уж! Пять минут!

- Точно тебе говорю! Вот уж обо…ся, наверное!

- Уж наверняка…А в магазин к тебе никто чужой в тот день не заходил? Мы, правда, сами тут полдня были – никого ведь не видали…

- Никто… Слушай, ты как эти прям – из милиции…

- Да это я из любопытства… Получается ведь, свои кто-то пальнул…Слушай-ка, Зин, а че ты все на счетах, да на счетах? Какой век на дворе?

- Привыкла.

- Давай мы с Костькой тебе калькулятор купим?

- Есть он у меня… - достала она из-под прилавка калькулятор. – Чего уж там… Всю жизнь костяшками этими стучу. Я ведь раньше в лесхозе бухгалтером работала…

- Ну ты, Михалыч, болтать… - сказал Кашин, когда они спускались с крыльца магазина, - как баба…

- Похоже?

- Не… Как угодник бабий – это я сначала неправильно сказал.

- Так ведь с бабой – как баба, с мужиком – как мужик… Тут иначе нельзя… Слушай-ка, чего ты с прищепками этими влез? Я готовился-готовился… А ты – раз! У меня язык чуть узлом не завязался.

- Так это… Мать просила… А я все забываю… У нас деревянные, - сгнили уж половина…

- Ты это, Кость… Мы ведь не допрашивать ее пришли, а, на разведку, так сказать… Тут – шаг вправо, шаг влево - и привет, - замолчит человек… Да… Чуть не сбил ты меня…

- Знаешь что, я вообще по этим разговорам не ходок… - сказал Костька, когда они уже садились в машину.

- Ну, не обижайся…

- Да я не обижаюсь. Просто стою, все витрины у ней изглядел, руки болтаются – девать некуда, сказать, что ли, чего – думаю, или молчать надо – непонятно.

- Ну да, это только с виду просто… Но нормально получилось, - а знаешь почему?

- Почему?

- Потому что тебе действительно скрепки нужны были. А вот если бы ты это придумал, - спалились бы мы с тобой по полной…

- Ладно, говори, куда едем…

- К Глухову.

- К Матвею?

Бусыгин кивнул и бросил купленные в магазине продукты на заднее сиденье.

Тайга гостей никогда не облаивала. Она лежала в теньке у сарая-гаража и дремала. Когда у Глуховского дома притормозил Костькин жигуленок, собака только немного повела ухом. Когда Анатолий Михайлович скрипнул калиткой и вошел в огород, она открыла глаза, посмотрела на гостя, а потом глухо и коротко, в один слог, сообщила хозяину:

- Бау!

И Глухов, убиравший, - как и Бусыгин несколько дней назад, - лук с грядок, сразу понял, что пришел гость, причем относительно спокойный и безопасный.

Анатолий Михайлович подумал, что собака гавкнула на него, и стал уговаривать ее пойти и позвать хозяина, - а хозяин между тем уже обходил дом.

Глухов показался ему чрезвычайно правильным, последовательным человеком. Дом и участок у него были обихожены, все содержалось в порядке. Говорил он точно и коротко, быстро сообразил, что разговор будет не для чужих глаз и ушей, - и позвал в дом. Следуя за хозяином, Бусыгин размышлял о том, что охота, по крайней мере, в правильных своих формах, приучает к внутренней дисциплине и самоконтролю. Наверное, именно поэтому Матвей Васильевич выглядит таким собранным и ко всему готовым. «Он как будто ждет сигнала или даже приказа – откуда-то изнутри себя. Ждет, - а потом исполняет. И при этом он – настоящий человек, - не робот. Интересный тип». Он решил говорить с ним в открытую. Ведь сколько уже можно было шифроваться…