Сергей Черняев - Брат Солнца

Это было бегство. Только теперь Артем честно признался себе в этом. Он бежал на отцовскую дачу, в леса. «Ухожу в партизаны», - горько усмехнулся он и посмотрел в окно электрички.

Перед его глазами проносились верхушки деревьев, – чем дальше, тем медленнее, - и весь мир кружился вокруг какой-то точки на горизонте. Там, - или почти там, - слепило глаза солнце, - и тем более казалось, что где-то за солнцем, есть что-то важное для всех, какой-то центр, но все – и Артем – старательно объезжали его по длинной-длинной кривой.

Да… это было бегство. Вся его двадцатипятилетняя жизнь разбилась обо что-то, получила пробоину, запуталась в сетях, - и теперь нужно было бежать от нее и начать все с начала. Нет, конечно, если посмотреть со стороны, то ничего страшного не случилось, все живы-здоровы, все при своем, а у кого-то даже прибавилось… Но дальше так продолжаться не может…

«Господи, как все просто и обычно… обыденно… пошло… - сказал себе Артем, перебирая подходящие слова, – Банально слово «банально», но ведь действительно – и банально тоже!» И тут же оборвал себя. Он знал, что сейчас он повторит весь тот бред, который теперь проговаривал по нескольку раз на дню. «Не надо, - говорил он себе, - засни; закрой глаза и засни… Ваши веки тяжелеют… Ну почему же нельзя уснуть, - ведь ты встал в такую ранищу?»

Но уснуть действительно никак не получалось, и потому он сто пятьдесят шестой, а, может быть, триста двадцать второй раз за последние дни пересказал себе историю своей жизни, надеясь найти ответ на вопрос, что же ему делать дальше.

«Родился я, можно сказать, удачно, – подумал он, - стоп. Это уже какое-то клише. Так я уже говорил… Давай как-нибудь по-другому…»

Отец Артема был известным когда-то журналистом. В перестроечные времена он умудрился занять особое положение в городе. К его мнению тогда прислушивались, его комментарии в прессе и на телевидении могли влиять на решения местной власти. «Они» тогда пытались чему-то соответствовать. Недолго. И все это быстро закончилось. Артем даже помнил, как это было. Он в то время только начал ходить в школу. Отец тогда много нервничал, часто просто сидел дома, на кухне – один – курил – и смотрел в одну точку. Потом он ушел – из «главной» местной газеты, исчез с телевизионных экранов. Несколько лет преподавал журналистику, вел какие-то курсы. Но это было не то. Было видно – он хотел влиять на ситуацию. А повлиять на нее было нельзя. Артем понял это только теперь, когда сам на свою ситуацию повлиять не мог. Это надо как-то пережить.

Сам он пришел в журналистику не для того, чтобы влиять. Он пришел, потому что нравилось писать. Нравилось думать – и говорить. Нравилось, когда понимают и увлекаются. Нравилось делать хорошо. И, казалось – ты делаешь все правильнее и профессиональнее, и все лучше, и лучше – и жизнь становится все лучше и лучше - и твоя, и вокруг… На самом деле Артем быстро понял, что это не так, но все перекрывала какая-то наивная, детская надежда на то, что система наконец сработает, - и он сделает какой-то шаг… Куда?..

Нет, карьера была… Проекты, в которых он участвовал, становились все круче и круче, начальство его приметило, бросало с одной амбразуры на другую, хвалило, баловало иногда деньгами… Тексты писались, сценарии принимались… Жизнь била ключом. Но была сама по себе неправдой, игрой непонятно во что… И когда их канал – последний в городе - перекупили москвичи, одна из сторон этой игры обнажилась до безобразия. Кто-то – неизвестно кто, и где-то – неизвестно где, - тупо зарабатывает деньги на том, что ты здесь и сейчас ходишь на работу и делаешь вид, что работаешь. Конечно! – Делаешь вид! – Потому что по-настоящему работать ради идеи чьего-то обогащения ни у кого никогда желания не появится.

Он как зомби приходил на рабочее место, ездил на съемки, сидел на летучках и собраниях, делал, что положено, но подспудно, боясь самому себе признаться в этом, знал, что еще немного – и он уволится. Самому сделать это было тяжело, потому что телевидение было частью его жизни, – и не просто по хронометражу, прописанному в трудовой книжке. Все эти планерки, разборки, прямые и кривые эфиры, ночные монтажи, внезапные Новогодние огоньки и спонтанно возникающие по ходу дела 8-ые Марта и Дни Победы, - все это, казалось, текло у него в венах и артериях вместо крови… И все же расстаться с телевидением было нужно. Хотя… по-настоящему Артем это понял только теперь, глядя назад из окна пригородной электрички…

Алевтина-Алевтина! Алевтина! Алевтина – это, конечно, да! Аля-Алевтина, что с тобой теперь?… Медная табличка, офисная дверь…

Мыслей о ней Артем избегал, дал себе зарок выбрасывать их из головы. Уж это – точно пройденный этап, к которому он никогда не вернется…

И все же… Вот они, эти мысли… Они учились с ней на филфаке… Скромная, аккуратная мышка… Она умела нравиться потихонечку, удобненько так нравиться умела… Когда он проработал уже полгода на ТВ, они случайно – а, может, нет – кто теперь знает эту Алевтину! – встретились – просто на улице, – поболтали, - и через пару дней она уже работала вместе с ним. Помог… Их, естественно, корпоративно-заочно обвенчали и держали за сложившуюся заэкранную пару. И так оно и было… До поры до времени… Новый директор - ставленник Москвы, из местных, быстро научился сталкивать лбами «молодых» и «старых», - и всегда стоял горой… естественно, за молодых. Не зря же ездил в столицу нашей Родины на семинары и за бонусами. Правда, финт был всегда один и тот же – проверка на лояльность молодому энтузиасту – скандал со «старичком», - а потом – «у нас незаменимых нет».

И вот в череде этих стычек, текучки кадров, снижения зарплат и роста привлекательности финансовых вложений в телекомпанию Алевтина вдруг… У Артема даже мурашки пробегали по загривку, когда он вспоминал это… Она вдруг на ровном месте, на собрании, в присутствии директора и очередного московского гостя обвинила вообще всех, «кто слишком долго работает, оброс стереотипами, закостенел, и не понимает сути текущего момента», а потом просто дала клятву верности руководству вообще и генеральному директору в частности.

Такого не видел не только он, но и более матерые местные телевизионные и офисные зубры… Нет, по сути бывало всякое, но по стилю… В этом было что-то от партсобраний 37-го года, не иначе, - только на карьерно-экономической почве… И говорить теперь уже было не о чем… с новым главным редактором творческого отдела… Когда она только успела обо всем договориться?.. Это же был такой расписанный по репликам спектакль!

Что? – «Идти по трупам» – идиоматическое выражение? – Нет, - правда жизни. Она шла – и с удовольствием! - а он – и остальные – превращались в каком-то смысле в трупы. Вот так.