Эд Макбейн - Златовласка

– У меня роль проститутки, – говорила она. – Как ты думаешь, меня выбрали из-за внешнего сходства?

– С чего ты взяла?

– Нэнси все время меня подкалывает. Кроме того, мне придется обнажать ноги, – лукаво замечала она и при этом подмигивала.

Но сейчас она молча лежала, в глазах была грусть, а рот крепко сжат. Я поинтересовался, в чем дело, а в ответ услышал то, что перед этим выслушивал по крайней мере сотню раз. Все ее доводы (хотя звучало это как просьба) сводились к тому, что я недостаточно высоко ее ценю. Это Сьюзен принадлежит твоя любовь, Сьюзен заставила тебя задуматься – что бы такое сказать ей, чтобы можно было пойти посмотреть пьесу, которую будет играть кучка любителей, так ведь?

– Но к черту Сьюзен! – вдруг заявила она. – А как насчет меня? А что ты можешь придумать для меня, чтобы пойти на спектакль, в котором я участвую?

– Я просто не подумал, что этот спектакль так для тебя важен.

– Не в спектакле дело. Почему ты не рассказал ей все прошлой ночью?

– Ты о чем?

– Когда я говорила с тобой по телефону сегодня утром…

– А, понятно. Возвращаемся к утреннему разговору.

– Да, возвращаемся. Ты сам сказал…

– Помню.

– Ты сказал, что почти признался во всем прошлой ночью. Почему только «почти», Мэтт?

– Потому что зазвонил телефон, и это оказалось…

– А если бы не телефон?..

– Но телефон помешал! На самом деле…

– Мэтт, ты уже целый месяц собираешься все рассказать ей. И каждый раз тебя что-то останавливает. То звонит телефон, то кошка писает в кухне… Каждый раз что-нибудь новенькое. А что тут, черт возьми, смешного – не будешь ли ты любезен сообщить мне?

– Это твоя фраза насчет кошки, писающей на пол…

– Извини, но я не нахожу ничего смешного. Я начинаю подозревать, что тебе доставляет удовольствие иметь одновременно и жену, и шлюху, с которой можно трахаться каждую среду!

– Сегодня понедельник.

– Мэтт, это не смешно! Если ты не хочешь рассказать Сьюзен о наших с тобой отношениях, то тебе лучше…

– Но я хочу!

– Тогда почему до сих пор… А, провались все к чертям! – воскликнула она, вскочила с кровати и резко зашагала к выходу, шлепая босыми ногами. Я посмотрел на часы и вздрогнул от неожиданности, когда минутная стрелка резко дернулась еще на одно деление. Часы яростно тикали, отсчитывая минуты дня, который неумолимо клонился к вечеру. Я хотел все уладить с Эгги, я слишком ее любил, чтобы оставить в таком состоянии. Но мне необходимо было вернуться прежде, чем уйдет Юренберг, и к тому же тут я ощутил слабый укол совести – я опасался, что войдет Джеральд Хеммингз и застанет меня тут обнаженным вместе со своей обнаженной женой…

Эгги стояла у окна, обхватив себя руками. Я подошел к ней и обнял.

– Эгги, я не понимаю, почему мы ссоримся…

– А я думаю, прекрасно все понимаешь!

– Скажи все-таки: почему?

– По одной-единственной причине. Просто ты меня не любишь. Поэтому мы и ссоримся.

– Я люблю тебя.

– Оденься, – сказала она. – Уже поздно, Мэтт.

Я молча оделся. Она смотрела от окна, как я застегивал рубашку. Потом добавила:

– Я больше не буду тебе ничего говорить, Мэтт. Скажешь ей, когда захочешь. Если только захочешь.

– Я скажу ей сегодня вечером.

– Конечно, – согласилась она и слабо улыбнулась. Эта улыбка испугала меня больше, чем все, что она наговорила до этого. У меня появилось чувство, будто вот-вот что-то оборвется. – Когда-то я спросила тебя, уверен ли ты в себе, – сказала она. – В ту первую ночь в мотеле. Ты помнишь?

– Да. И я тогда сказал, что уверен.

– Будь уверенным и в этот раз, Мэтт.

– А ты уверена?

– Да, милый, – ответила она и вдруг как-то сникла.

Я притянул ее к себе и крепко обнял.

– Тебе лучше уйти, – шепнула она. – Уже очень поздно.

– Я скажу ей сегодня же!

– Лучше не обещай.

– Обещаю.

Мы поцеловались. Я отодвинулся и вновь посмотрел на нее. Она хотела что-то сказать, заколебалась, но в конце концов медленно проговорила:

– Всякий раз, как ты покидаешь меня и возвращаешься к ней, мне кажется, что это навсегда. Я всегда удивляюсь, когда ты снова появляешься здесь. Я даже удивляюсь, когда ты звонишь мне.

– Я люблю тебя, Эгги.

– Правда?

Она снова улыбнулась. Улыбка внезапно озарила ее лицо, но тут же исчезла. Ее светло-серые глаза смотрели на меня серьезно. Я еще раз поцеловал ее, повернулся и направился к двери. В коридоре свет в окне уже приобрел кровавый оттенок.

Длинный узкий коридор на втором этаже был выложен шлакобетонными плитами и выкрашен в бежевый цвет. По одной стене коридора пролегла прямая как стрела водопроводная труба, а остальной трубопровод находился на противоположной стене коридора. Освещение в коридоре было искусственным. С правой стороны посередине коридора был радиатор. По той же стене несколько дверей было открыто, и в коридор проникал зеленоватый свет.

Я встретился с Юренбергом десять минут назад на первом этаже здания, и он провел меня к лестнице, которая вела наверх, к камерам. Надзиратель проводил нас на второй этаж и вернулся в свой кабинет к звонившему телефону. Дверь на противоположном конце коридора была железной, это было заметно даже на расстоянии. В дверь на уровне глаз было вмонтировано маленькое прямоугольное стекло. Металлическая пластинка, прикрывающая замочную скважину, была выкрашена в ярко-красный цвет. Похоже, это было единственное яркое пятно в коридоре. Здесь ощущалось давление камня и стали. Вынужденная особенность архитектуры, потому что это была тюрьма. Это место выглядело как тюрьма, хотя я до сих пор не видел ни одной камеры.

Мы ждали за дверью комнаты, которую использовали для фотографирования и снятия отпечатков пальцев у задержанных. Заглянув внутрь, можно было увидеть водруженную на самодельный деревянный штатив камеру со вспышкой наверху. У стены напротив камеры стоял стул. Над стулом были закреплены комбинированные электрические часы вместе с цифровым табло, показывающим число, месяц и день недели. Стрелки часов показывали 4.38. На табло светилось «1 МАРТА ПОНЕДЕЛЬНИК». Вероятно, Майкл не так давно сидел в этом кресле. Его фотографировали вместе с приборами, которые отметили число, месяц, день недели, а кроме того, присвоили ему регистрационный номер.

– Детектив Ди Лука имел возможность побеседовать с мисс Луизой Верхааген… Насколько я помню, так звучит ее фамилия, – сообщил Юренберг. – Это одна из медсестер, работающих с доктором Парчейзом. Расскажу вам, что я за это время предпринял. Я исходил из тех соображений, что у мужчины, который лжет по поводу причины выхода из игры в покер и о своих последующих действиях, есть кое-что на стороне. Помните, когда я спросил у доктора Парчейза, не погуливает ли он от жены, что он мне ответил? Так вот, он сообщил мне, что счастлив в браке, но от прямого ответа на вопрос ушел. Вскоре после того, как вы уехали, Ди Лука поговорил с мисс Верхааген. Она полностью не подтвердила моих подозрений насчет шашней доктора, но и не отрицала. Фактически, она сообщила, что было множество телефонных звонков от женщины по имени Кэтрин Брене. Оказывается, эта женщина не является пациенткой, и более того, это замужняя леди, у которой муж врач. Разумеется, это не значит, что доктор Парчейз отправился домой и убил свою жену и двух дочерей. Совсем не обязательно. Это может означать всего-навсего, что во время совершения убийств он волочился за миссис Брене, и в этом случае я собираюсь поговорить с вышеупомянутой леди на тот предмет, был ли он тогда с ней или не был.