Лев Портной - 1812. Год Зверя. Приключения графа Воленского

— Мил-человек, не откажи в угощении…

Грязный оборвыш бесшумно подобрался к соседнему столу и смотрел на меня глазами, в которых странным образом смешались затравленность и злоба, как у побитого ребенка, который боится новой затрещины и жаждет мести одновременно.

— Налейте им за мой счет, — велел я.

Половой с деланым почтением поклонился. Тем временем кабатчик вышел из-за буфетной стойки, подошел к Дурасову и, загородив его своей дородной фигурой, что- то зашептал полицеймейстеру на ухо. Подручные Егора Александровича покосились на меня. Я оказался в ловушке! Полицейские занимали стол у дверей — другого выхода не было.

Разумеется, я мог бы раскрыться, но тогда пришлось бы отложить исполнение своего замысла. А времени терять не хотелось. И я не своим голосом завопил:

— Что ж это, братцы! Бросает нас губернатор! Ему Франц Леппих воздушный шар делает! — Выкрикивая эти фразы, я вскочил и двинулся к выходу. — Тю-тю! Улетит граф Ростопчин! А нас всех бросит здесь!

Обескураженный кабатчик повернулся ко мне. Я ударил его ребром ладони по шее под левую скулу, и он свалился, перекрыв путь выбиравшимся из-за стола полицейским.

Я взбежал по лестнице, указал пальцем на Дурасова и его подручных и страшным голосом прохрипел:

— А это! Это же полицейские! Они ловят беглых солдат!

Я надеялся, что мои слова вызовут панику и ютящиеся по углам дезертиры устроят свалку. Но те остались безучастны, их серая масса только всколыхнулась, послышалось недовольное мычание, смутно напоминавшее человеческую речь.

Дурасов едва не схватил меня за сюртук. Я распахнул дверь, выбежал на улицу и перепрыгнул через чумазых детей, игравших в пыли. За спиною загрохотали сапоги, Егор Александрович с подручными вывалились из трактира.

— Стой! Стой! — Закричали они.

Впереди плескались волны Москва-реки. Преследователи начали оттеснять меня к воде. В воздухе закружилась мучнистая пыль. Дети терли глаза, но не спускали с нас любопытных взглядов. Невдалеке между покосившимися заборами зиял переулок. Я запрыгнул на телегу соскочил на другую сторону и бросился вдоль забора к спасительному проему. Шелудивый пес по другую сторону забора с громким лаем гнался за мною. Мерзкое животное норовило на бегу просунуть морду сквозь частокол и укусить меня.

Переулок вывернул влево, и я оказался перед пятиглавой церковью. Пес, так и не нашедший лазейки, продолжал злобно лаять, ему вторили собратья с других дворов.

Я вбежал в пустовавшую церковь, перекрестился, прошел вглубь и замер перед четырехъярусным иконостасом. Через мгновение должны были появиться полицейские. Времени на сомнения не оставалось.

— Heus - Deus , ты уж прости раба своего, — прошептал я и ринулся вверх по ступеням.

Единственный раз в жизни дозволяется мирянину войти в алтарь — при совершении таинства Крещения, да и то, если он именно мирянин, а не мирянка. Младенцем и я удостоился этой благости, но конечно же ничего не запомнил.

И вот я святотатцем с замирающим сердцем переступил запретную черту и проник в сакральное место. Передо мной стоял высокий престол [44] стол в середине алтаря. , на нем лежал небрежно сдвинутый вбок, скомканный антиминс [45] прямоугольный плат из шелка или льна с изображением положения во гроб Иисуса Христа. , придавленный Евангелием. На свободной части столешницы — краюха хлеба, кусок мяса и яйца. Воздух дрожал над стаканом с горячим чаем. На самом краю скопилась счищенная с вареного яйца скорлупа. Само же яйцо застряло во рту удивленного батюшки, сидевшего подле престола как за обеденным столом.

— Приятной проскомидии [46] первая часть литургии, на которой совершается приготовление хлеба (просфор) и вина для совершения таинства Евхаристии. , — промолвил я.

Алтарь, как и положено, находился в восточной части храма. Давно взошедшее солнце отклонилось на юго-восток, и его лучи едва проникали через высокие, но чересчур узкие окна. Большая часть алтаря скрывалась в полумраке.

Тщедушный священник замахал руками и торопливо задвигал челюстями. Он хотел поскорее освободить рот, но вместо этого подавился и закашлялся. Желто-белые комочки пережеванного яйца исторглись наружу, обсыпали бороду, антиминс и даже попали в чай.

Из-за иконостаса донесся топот и голоса. Решительные шаги приближались к алтарю. Я заметил на свободном стуле черную рясу, облачился в нее, сорвал и спрятал в карман рыжий парик, надел на голову парик с черными как смоль волосами, сверху напялил камилавку [47] Вид черной шапочки. и принялся колотить по спине давившегося от кашля батюшку.

В алтарь заглянул запыхавшийся Дурасов. Я удержал батюшку, надавив ему на плечо левой рукою, а правой воздел крест над головой полицеймейстера и страшным шепотом произнес:

— Имя! Назови свое имя, бес!

— Я полковник Дурасов, — прогремел Егор Александрович.

Батюшка попытался вырваться, но я незаметно для полицеймейстера стиснул ему горло так, что он снова зашелся кашлем.

— Что тут происходит?! — воскликнул Дурасов.

— Отчитка [48] Экзорцизм в Православии. , сын мой, — страшным шепотом провозгласил я и, подняв крест над головой священника, произнес: — Покайся, страждущий от духа нечистого…

В алтарь ввалились подручные Дурасова. Священник, не сумев встать на ноги, попытался опуститься на пол, потянувшись вперед руками. Чувствуя, что не удержу батюшку, я хотел было броситься на полицейских, ошеломить их внезапным нападением и попытать бежать. Но тут один из них закричал:

— Глядите-ка, подпол!

За престолом обнаружился люк. Дурасов нагнулся, схватил за железное кольцо и открыл проем. Его помощники подошли ближе и заглянули вниз. Я легонько ударил батюшку по горлу и страшным шепотом произнес:

— Вы открыли врата, ведущие на погибель! Бесы туда исходят!

— Какие бесы?! — зло спросил Дурасов.

— Маркиз Ориакс [49] Демон, появляющийся в облике льва или леопарда с хвостом змеи. с огненной головой леопарда только что канул… — успел прошептать я.

Полицеймейстер, услыхав об огненной голове леопарда, немедленно скомандовал:

— Живо! Туда! Свечи возьмите!

Оба помощника взяли по несколько свечей, зажгли их и спустились в подпол. Батюшка давился и пытался вырваться, впрочем, силы его совсем иссякли.

— Вот это да! — раздался голос из подпола.

— Что там?! — нетерпеливо спросил Дурасов.

— Малюта Скуратов, — послышалось в ответ.

— Не понял?! — с изумлением воскликнул Егор Александрович.

— Малюта Скуратов, — повторил голос.

— Черт знает что, — пробормотал полицеймейстер, наклонившись к проему.

Я отпустил батюшку, подхватил Дурасова снизу за ноги, дернул на себя, одновременно поддав плечом по филейной части полицеймейстера, и он, вскрикнув, свалился в подпол. Я закрыл люк, выломал ножку стула и пропустил ее через кольцо.