Джакомо Ванненес - Лучшее прощение — месть

Наконец им удалось отделаться от этого болтуна, и они направились к бару, чтобы выпить аперитив.

— Ничего не скажешь, — начал Самуэль, — выставки в палаццо Строцци прекрасны, но, с одной стороны, вы рискуете усохнуть от жажды, а с другой — отравиться сплетнями. Сам я в этом плане — просто катастрофа. Наевшись сплетен, я уже их не помню, путаю и через несколько дней могу поведать, что узнал от такого-то, будто один антиквар из Палермо собирал огрызки после одной венецианки, а мебельщик из Неаполя прекрасно ладит с мужем палермки и так далее. Но зато у меня есть своя теория: вся история, в конце концов, всего лишь итог всей полуправды и полулжи, изобретенной человечеством. А легенды украшают историю.

— Комиссар Ришоттани! — оторвал его Марио от размышлений. — Комиссар Брокар на второй линии!

— Алло, это вы, мосье Ришоттани?

— Добрый день! Как дела?

— Хорошо, спасибо. Добрый день, Брокар! Я все по тому же делу Рубироза. Наконец-то появился след, и я могу заранее сказать, что, по-моему, связь о которой мы подозревали, действительно существует. Вы меня слушаете, Брокар?

— Je vous ecoute. [13] Я вас слушаю (фр).

— На автостоянке туринского аэропорта мы обнаружили труп одного контрабандиста. Его смерть совпадает с преступлением на вилле Рубироза. Убитый, некто Игнацио Граделлини, почти наверняка был замешан в переправке картины Рембрандта. Мы допросили жену Граделлини, и она вспомнила, что посредник по контрабандной переправке груза во Франции — директор одной из известнейших художественных галерей. Попробуйте раскопать что-нибудь в этом плане и — как знать? — может вдруг и появится эта картина вместе с объяснением многочисленных «почему». А как продвигаются дела в связи с прошлым Рубироза?

— В настоящее время я восстанавливаю прошлое Франческо Рубирозы, — ответил Брокар. — Он, действительно, был интересным типом. Отчет пришлю, как только закончу это дело, а пока пущу кое-кого по следам посредника. Позвоню, как только что-нибудь узнаю.

— Послушайте, Брокар, у меня появилась теория, может, абсурдная, но как знать? Вам не кажется, что все эти преступления могли зародиться в кругах гомосексуалистов?

— Все возможно, — ответил Брокар, — но почему тогда директора галерей и у Самуэля и Франческо были гомосексуалистами?

— Оставим это, — прервал Армандо. — Это чисто коммерческая сторона вопроса. Оба они их ненавидели, а еще больше — мафию архитекторов-гомосексуалистов, т. е. тех, кто направлял клиентуру единственно и исключительно или к таким же антикварам, как они сами, или к директорам известных галерей, как это было в случае с Рубирозой. Когда эта банда гомосексуалистов заметила, что ее взяли за задницу, она сама или с посторонней помощью организовала это убийство, а затем, чтобы сбить полицию со следа, и это похищение.

— Вы считаете, вполне достаточно того, — перебил Брокар, — чтобы эта мафия заметила, что ее используют двое из семейства Рубироза. И этим можно объяснить зверские убийства в Турине? Лично я сомневаюсь…

— Не забывайте, у них тоже был свой расчет…

— Послушайте, — перебил Ришоттани, — давайте оставим в стороне логику и посмотрим, что значили эти два гиганта, дядюшка и племянник, в этой борьбе. Они постоянно боролись против мафии и одновременно весьма хитро ее использовали в своих целях. По-моему, как и по-вашему, здесь нет мотивов преступления, тем более преступлений, но не будем забывать, что мы имеем дело с «третьим измерением».

— Что это за «третье измерение»?

Ришоттани засмеялся и объяснил:

— Женщин я отношу к первому измерению, мужчин ко второму, ну а этих к третьему. Вы же прекрасно знаете, что у них непостоянная психика, они подвержены истерикам и мании преследования. Поэтому не исключено, что кто-то или несколько из них, объединились с целью убийства. Возможно, среди сообщников появился лжегомосексуалист с железными нервами, настолько сильный, что смог взять на себя руководство этим безжалостным дьявольским планом.

— Что вы имеете в виду под лжегомосексуализмом?

— Мы, полицейские, называем их инфильтратами, просочившимися. Речь идет об обычных людях вроде вас и меня, которые проституируют, чтобы войти в мафию архитекторов-гомосексуалистов, с которыми у них начинается нежная дружба, но еще более нежные деловые отношения. Потом они женятся, у них появляются дети, но старую дружбу они сохраняют, естественно, корысти ради. Подумать только: они до того доходят, что могут называть своих детей именами бывших «друзей».

Брокар весело рассмеялся:

— Вы говорите о тех людях, о которых мы так выражаемся: «Мчат вперед на парах и парусах», Если так будет продолжаться, придется изменить известное выражение «ищите женщину» на «ищите педика».

— Пидера, — вмешался комиссар Ришоттани, — пидера, я уже вас поправлял.

— Ах да! Все никак не могу запомнить! Но вернемся к Рубирозе. Мне кажется, что преступление совершил один человек, но, как и вам, мне не хотелось бы ничего оставлять на волю случая, Попробую сделать что-нибудь и в этом направлении.

— Благодарю вас, комиссар Брокар, и до скорой встречи!

Когда комиссар Ришоттани приехал на римский Термини курьерским поездом, его встретило почти весеннее солнце. Новый поезд, появившийся всего несколько лет назад, прибыл в точном соответствии с расписанием, в то время, как старый «Сеттебелло» ухитрялся за то же время опоздать больше, чем на час.

Он не слишком-то рассчитывал на обе назначенные встречи: со старой тетей Рубирозы и к вечеру с его вдовой. Но ничего не следовало оставлять на волю непредвиденных обстоятельств. Он надеялся на какую-нибудь несдержанность в разговоре, на случайно брошенное замечание или неуместную реплику. Неспособность дать ответ на определенные вопросы, скрытое намерение все отрицать, явные попытки скрыть правду с помощью лжи, все эти незначительные детали, которые постепенно накапливаются в ходе беседы, конечно же, дадут ему возможность составить себе более четкое представление обо всем этом деле. И не потому, что он надеялся все разрешить с помощью нескольких бесед, а потому что чувствовал: более глубокое знакомство с оставшимися в живых участниками этой трагедии позволит ему, возможно, вывести расследование на правильный путь. Ведь знание психологических мотивов, породивших ненависть между двумя гигантами антикварного мира, между стариком и молодым человеком, несомненно, могло бы стать ключом к разгадке. К тому же, он неплохо знал и понимал старика Рубирозу, а о Франческо не знал ничего или почти ничего, если не считать сведений, почерпнутых из легкомысленных напыщенных статеек некоторых художественных журналов. К тому же, журналисты уделяли больше внимания очаровательной супруге антиквара. Ничего не поделаешь: журналисты — те же мужчины, и им не так просто отделаться от обаяния красоты.