Поль Констан - Мед и лед

Все молитвы о пощаде и мести, об искуплении и заступничестве, смешиваясь и противореча друг другу, летели в сторону «Гринливза». Все умоляли Господа, Спасителя, Всевышнего. Но все были согласны в одном: дело не в самой смерти, а в жизни после смерти. Они уже преодолели загадочную границу, за которой начиналась бесконечность. И именно этой их уверенности я не разделяла. Я спрашивала себя, что общего между той вечной жизнью, на которую обрекал Дэвида судья Эдвард, той, о которой молила Марта для своего сына, и той, которой желала мать Кэндис для убийцы своей дочери.

Я думаю, ей бы не хотелось, чтобы Дэвид присоединился на небесах к ее дочери в разгар большой и шумной примирительной вечеринки. Мать Кэндис, наверное, верила, что после смерти Дэвида Денниса ждет вечная смерть, на этот раз уготованная самим Богом на веки вечные. Судья желал для своего осужденного новой камеры смертников под названием чистилище, из которого он не выйдет никогда, а Марта, видимо, представляла себе огромный рай, украшенный, как детская комната.

За одним и тем же словом для всех этих людей скрывались разные вещи. Я же, перед лицом неизвестности, изо всей силы шептала собственную молитву. Стоя твердо и прямо, руки по швам, я молилась о простой жизни, пусть даже такой, какой она была: ничтожной, проходящей за решеткой. О, Господь, пусть они узнают сначала, куда отправляют этого человека перед тем, как сделают ему смертельный укол. Пусть поинтересуются, что же происходит там, в загробном мире! И пусть все придут к согласию по поводу вечной жизни.

Прожекторы и телекамеры были направлены в сторону главных ворот тюрьмы. Хитер Хит вышла первой. Журналисты бросились к ней. Ее лицо, ярко освещенное синим и белым светом, выглядело осунувшимся. Взмахом руки она успокоила толпу. Достав из кармана лист бумаги, она прочла: «Дэвид Деннис мужественно принял смерть. Он отказался от успокоительных лекарств. Он вошел в зал исполнения приговоров вместе с отцом Авраамом. Пока его привязывали, они вместе молились. Перед самым уколом он повернулся к своей матери и, сказав ей, что невиновен, закрыл глаза».

Она медленно сложила бумагу, подняла голову, взглянула в объективы камер и добавила: «Штат Вирджиния только что убил невиновного, чье единственное преступление состояло в том, что он не был с Юга, не имел достаточно денег, чтобы обеспечить свою защиту, и не захотел пойти на компромисс в вопросе своей невиновности. Штат Вирджиния должен знать: со смертью Дэвида Денниса дело не закончено. Оно только начинается».

Внимание демонстрантов и камер отвлек выезд кареты «скорой помощи», которая, включив сирены, уже увозила тело в Институт судмедэкспертизы в Ричмонде. Волнение охватило толпу. Женщины бросали цветы. Многие плакали, кто-то молился с закрытыми глазами, стоя на коленях и сжимая в руках свечки. Вслед за «скорой помощью» показалась полицейская машина, внутри которой я разглядела Розарио и Марту. Розарио обнимала Марту, гладила ее по щеке. Мигалки освещали лицо Марты такими трагическими бликами, что казалось, будто Розарио сжимала в своих ладонях отрубленную голову.

Огни главного корпуса погасли. Вся тюрьма огласилась лязганьем засовов, цепей и решеток. Это заключенные по-своему прощались с Дэвидом. Я подумала о его четках, которые они сейчас передавали из рук в руки. Одна за одной, машины официальных лиц покинули главную стоянку. Тюрьма утонула в тишине и вновь показалась пустынной. Вскоре погасли и огни на вышках. Вдали забрезжил рассвет.

Я была одна. Меня забыли. Я вспомнила тот заплыв в море. Нужно было лишь идти вперед и не бояться. Нужно было лишь время. Я сняла обувь и пошла босиком.

Полицейская машина, увязавшаяся за мной, обогнала меня и преградила дорогу. Полицейские спросили, откуда я. Я жестом указала на тюрьму. Они спросили, как меня зовут. Но в тот момент я уже не знала ответа на этот вопрос.

Перевод: Д. Вознякевич.

White Home (англ.) — «Белый дом» (прим. перев.).

A like Abolition (англ.) — «А» как отмена смертной казни (прим. перев.).

Кэнди (англ. Candy) — леденец (прим. перев.).