Сан-Антонио - Голосуйте за Берюрье !

Толстяк расцветает от радости. Морбле для него - родственная душа. Рядом с ним он себя чувствует королем! Это как бы любовь с первого взгляда. В нашем бренном и хрупком существовании возникают порой немотивированные симпатии. Они не подлежат обсуждению!

Мы возвращаемся в комиссариат. Нам удается раздобыть старый автомобиль марки "пежо-403", за руль которого и усаживается Берю. Что его особенно восхищает, так это то, что модель снабжена экспериментальным ремнем безопасности из экстрагибкой стали, а салон обит кожей.

- У меня такое впечатление, будто я сажусь в самолет,- говорит он, прилаживая ремень вокруг своего брюха.- Ты думаешь, это надежно?

- Похоже.

Я прошу его, чтобы он успокоил Фелицию и заглянул к садовнику - посмотреть, не объявился ли вдруг... Он обещает, пытается тронуться с четвертой скорости, но это у него не получается. Тогда он включает первую и исчезает.

В двадцать двадцать зал дискуссионных собраний Белькомба архиполон. Белькомбежцы явились толпой не столько для того, чтобы оценить красноречие и программу кандидата, сколько для того, чтобы посмотреть, убьют ли его. Это зрелище, которое нельзя пропустить. Представьте себе, на следующий день объявят, что кандидата убили из автоматической винтовки в то время, когда он излагал свои политические убеждения. Они бы очень сожалели, если бы прозевали подобное.

Ахилл Ляндоффе - человек лет сорока с посеребренными сединой висками. Это крупный мукомол, который намолол много муки и денег, ибо выглядит очень элегантно. Он высок, выигрышно сложен (он выиграл три кубка по теннису и один по водному поло), у него открытый взгляд, резкий, напористый голос, повелительные жесты. В нем невольно проступает мужчина, созданный, чтобы командовать и зарабатывать деньги.

Его выход на эстраду встречен шквалом аплодисментов, предназначенных прославить его мужество. Он простирает руки, прося тишины. Затем проникновенным тоном и во взвешенных выражениях отдает должное памяти своих столь трагически ушедших из жизни соперников. Он говорит о том, насколько тяжело видеть гибель двух человек, которые не разделяли его идей, но которые тем не менее заслуживали уважения. Ему аплодируют.

Он делает заявление, касающееся его веры в эффективность действий полиции. Виновный будет найден и наказан! Здесь, мне кажется, он слишком далеко забросил поплавок.

Сумасшедший, который как Джек-Потрошитель рыщет по городу в жажде новой крови, не помешает Франции жить спокойно!

Что касается лично его, он выполнит до конца свою миссию, чем бы ему ни угрожали. И если ему суждено погибнуть, то он отдаст свою жизнь стране, надеясь, что она разумно ею распорядится и что грядущие поколения... тра-ля-ля!

Новые и новые аплодисменты.

Затем Ахилл Ляндоффе излагает основные направления своей программы. Отныне и впредь он намерен поступать, как и прежде, но значительно лучше!

Ему устраивают овацию.

Он выпивает стакан минеральной воды и начинает развивать проблемы градостроительства в своем избирательном округе. Он говорит о прачечных, о дорожной службе, об асфальтированных дорогах, школах, клубах, стадионах, столовых на производстве, о пенсионерах и т. д. и т. п.

Лучше бы я пошел в кино и посмотрел фильм "Рука моей подружки в штанах сутенера". Собрание заканчивается "Марсельезой", которая, хотя и звучит громко, не обходится без фальшивых нот.

Покидая зал, я думаю, что Тучный был прав: никаких проблем - на сей раз именно Ляндоффе выиграет прогулку в Бурбонский дворец. Смерть его противников позволит ему заполучить депутатское кресло. Тут меня озаряет. Стоп-стоп, а вдруг в самом деле!

И в который раз я наношу удар в щиколотку моему воображению, чтобы помешать ему нестись галопом. Что же это такое приходит мне в голову! Мы же не в Чикаго, в те славные времена, когда запросто убивали одного за другим кандидатов в губернаторы.

Я подхожу к коллегам, которым поручена охрана доблестного кандидата. Они внимательно наблюдают за ним, в то время как он вовсю пожимает руки белькомбежцам.

- Не спускайте с него глаз, ребята, до самых выборов,- рекомендую я.

- Не беспокойтесь, господин комиссар. Мы постоянно попарно следим за ним и спим в его прихожей.

- Ладно. Если с ним что случится, нам всем придется, сколько нас тут есть, изучать объявления в "Франс-суар" о найме на работу.

Я бросаю последний взгляд на Ляндоффе. Этот мукомол по-прежнему окружен толпой. Его поздравляют, ему пожимают руку. Короче, он предстает как герой.

Я возвращаюсь в Сен-Тюрлюрю. Мне хочется ощутить добрый запах полей и расцеловать мою Фелицию.

ГЛАВА IX

Несмотря на поздний час, в комнате моей мамы еще горит свет. Полоска желтого света пробивается из-под ее двери, и, когда мой проворный шаг завершает восхождение по лестнице, дверь эта приоткрывается, и я вижу половину ее робкого силуэта.

Она меня узнает и появляется целиком, такая маленькая, такая успокаивающая в своем сером платье с кружевным воротничком.

- А, это ты, сынок,- тихо говорит она.

Я ее журю:

- Почему ты еще не спишь, мама? Ты сегодня много веселилась или что?

- Я ждала тебя, я была немного обеспокоена.

- Но я ведь тебе передал через Берю, что вернусь поздно.

Она хмурит брови.

- Я не видела господина Берю!

Внезапно мне сводит скулы. Мое астральное сухожилие рвется, образуя трещину в цилиндре и люфт в дифференциале. Я вхожу в ее комнатку, оклеенную обоями, которая с тех самых пор, как ее заняла мама, пахнет альпийской лавандой.

- Не шути, мама! Толстяк не появлялся вечером?

- Уверяю тебя! Господин Морбле ждал его, тасуя карты до десяти часов вечера. Он велел поставить в холодильник божоле, поскольку считает, что так лучше пьется.

Говоря это, она стряхивает пыль с лацканов моего пиджака, пыль, которую могут заметить только глаза матери. Своего сыночка она хочет видеть чистеньким и опрятненьким!

Озадаченный, я шмыгаю носом. Это исчезновение ни о чем хорошем не говорит.

- Послушай, Берю хотел вернуться домой именно из-за Морбле и их белотных планов. Специально для этого он взял машину в комиссариате.

- Только бы он не попал в аварию! - беспокоится Фелиция.

- Сейчас узнаю,- говорю я, бросаясь к лестнице.

Я вхожу в телефонную будку гостиницы и бужу почтовую даму. Она говорит мне "Алла!" вместо "Алло!", потому что зевает так, что у коммутатора отваливается челюсть.

- Соедините меня с жандармерией,- приказываю я.

Она соединяет. Раздается еще один заспанный голос, который произносит "Алле-о!"

- Это жандармерия?

- Ну и что-с-с? По какому деду-с-с-с? - ворчит голос, подтверждая своим произношением, что он принадлежит местной национальной жандармерии.

- Говорит комиссар Сан-Антонио!