Клод Жост - Иллюзии успеха

Большой актер… Большая известность… Интересно, а как у него насчет большой скромности?

— Так и не хотите присесть?

— Отчего же… Теперь, когда я вам представился, пожалуй. — Он сел, положил ногу на ногу и, помогая себе жестикуляцией, снова обратился к Тьебо. — Теперь мы можем перейти к рассмотрению существа проблемы. Проще всего будет, если вы станете задавать мне вопросы. Постараюсь отвечать на них как можно более объективно, дабы помочь вам поскорее добраться до истины.

Довернь, устроившись за столиком стенографистки, открыл свой блокнот, чтобы записывать показания свидетеля.

— Заранее благодарю вас за помощь, которую вы согласились оказать нам, господин Дени. Вероятно, проще и логичнее всего будет, если мы начнем с самого начала.

— Я тоже так считаю.

— Когда вы познакомились с Шарлем Вале?

Актер чуть склонил голову набок.

— Десять лет назад. Фирма «Юниверсаль» снимала фильм о Второй мировой войне. «Пушечный марш». Действие разворачивалось во Франции в июле 44-го. Я играл командира отряда маки. Небольшая роль, но интересная. На случай, если вы видели картину, меня звали капитаном Гийомом… Помните: тот, кого эсэсовцы убивают на ферме?

— Я не видел этого фильма.

— Как жаль, в этом жанре он один из лучших… Я, правда, погибаю в первой же части, но роль достаточно сильная, чтобы запомниться.

— Что же делал на этой картине Шарль Вале?

— Был пресс-атташе продюсера.

— Какие у вас были отношения?

— Вообще-то, у нас с ним не должно было быть никаких отношений. Хотя мой персонаж и важен для фильма, но на рекламу никак нельзя было рассчитывать. Вот потому-то я и был приятно удивлен, когда понял, что Шарль Вале мною интересуется.

— Что значит «интересуется»?

— Он пригласил меня поужинать и во время этого ужина стал расхваливать мое исполнение роли капитана Гийома. Говорил, что я настоящий мастер своего дела и что заслуживаю куда большего, чем роли второго плана. Кстати, тут он не ошибался! Это совершенно справедливая оценка. И признаюсь, его слова меня обрадовали, больше того — вселили в меня надежду!

Заботливо набивая табаком трубку, Тьебо спросил:

— Он сделал вам конкретное предложение?

— Куда уж конкретнее! Он займется мною, будет подбирать подходящие роли, добиваться для меня контрактов — в театре, в кино и на телевидении. Слава придет ко мне, или я приду к ней, как вам больше нравится…

Комиссар чиркнул спичкой и раскурил трубку.

— В общем, он предложил себя на роль вашего импресарио? Так? — уточнил он между двумя затяжками.

— Именно так.

— На каких условиях?

— Сорок процентов всех моих гонораров.

Довернь присвистнул.

— Вот-вот, — сказал актер, повернувшись к нему. — И эти деньги, разумеется, следовало передавать ему из рук в руки.

Тьебо выпустил такое огромное облако дыма, будто хотел спрятать за ним, как за ширмой, свой очередной вопрос.

— Мне кажется, это многовато, или нет?

Свидетель усмехнулся.

— Вале — не дурак, он все подробно мне разъяснил. Его гонорар распределялся следующим образом: пятнадцать процентов за то, что находит мне контракты, и двадцать пять — за промоушн, то есть за то, что он обеспечит мое продвижение.

— И вы согласились?

Робер Дени вздохнул.

— После «Пушечного марша» мне ничего не светило, господин комиссар. Перспектива снова бегать по частным урокам, чтобы прокормиться, приводила меня в ужас! Надо знать, что такое часы ожидания в конторах продюсеров, каково это — стоять в хвосте очереди у дверей студии, чтобы заполучить хоть крошечную роль, чтобы взяли хоть в групповку, да хоть в массовку статистом, наконец! Что бы вы сделали на моем месте? То же самое, уверяю вас, что сделал я. Я ухватился за соломинку!

— Вале сдержал слово? — вмешался Пупсик.

— Да.

Это «да» прозвучало четко, без колебаний. Тьебо это отметил.

— Вы ему платили?

— Все до сантима!

— И появились контракты?

— Я снимался во многих фильмах, сыграл три роли в телеспектаклях и полгода работал в театре — в «Пале-Рояле».

— В тот же год?

— В тот же год! Надо ли объяснять вам, как я был счастлив?

— Ваши отношения с Вале в тот период?

— Солнечные.

— Когда погода стала портиться?

— Четыре года назад.

— Что же произошло?

Дени резко подался вперед.

— Понимаете, господин комиссар, я ведь сделал себе какое-никакое имя тяжелой работой в течение шести лет! Меня знали директора театров, режиссеры телевидения имели полную возможность меня оценить, и в кино я уже пошел в гору. Без ложной скромности скажу, что очень серьезно подхожу к своей работе, к своим ролям. А это всегда заканчивается признанием. Мне звонили, господин комиссар! У меня спрашивали, когда я буду свободен! Время переменилось: теперь уже на студиях я со стороны смотрел на статистов, охотящихся за заработками. — Дени сделал жест, призванный, видимо, рассеять некую двусмысленность, и тут же заговорил снова.

— Не подумайте только, что у меня, как говорится, закружилась голова. Нет, просто, одолев барьеры, я жил и радовался новой жизни, не более того…

— Давайте вернемся к Вале.

Актер несколько раз мотнул головой, крепко зажмурив глаза.

— Возвращаюсь, господин комиссар. Я был всегда очень пунктуален в отношении сорока процентов, а господин Вале, со своей стороны, больше не беспокоился о создании рекламной шумихи вокруг моего имени. Потом я решил, что слишком много плачу. Вале по-прежнему находил мне контракты, но ведь его усилия по моему «продвижению» теперь практически свелись к нулю! Вот я и подумал, что пора пересмотреть соглашение.

Комиссар прервал его.

— Кстати, ваше соглашение было письменным?

— Конечно же, нет. Но Вале всегда присутствовал при подписании контрактов. Значит, короче, если я соглашался признать пункт о пятнадцати процентах, то платить еще двадцать пять отказывался, поскольку не получал взамен ничего. Ни рекламы в газетах, ни заметок в журналах, ни выступлений по радио, ни, в особенности, по телевидению. Ничего!

— Как он отреагировал на ваше решение?

— Он обрушил на меня целую гору упреков и затаил недоброе.

— Что же было потом?

— Ничего особенного. Если не считать, конечно, того, что господин вале больше не предлагал мне контрактов. Честно говоря, я не слишком переживал по этому поводу, потому что должен был вот-вот встретиться с итальянцами из «Чинечитты». Бертолини собирался ставить совместную франко-итальянскую картину, очень дорогую. Ее готовили для Каннского фестиваля! Я ездил в «Чинечитту»! Я виделся с Бертолини! И он согласился доверить мне третью главную мужскую роль! Представляете, господин комиссар: у меня должно было быть несколько сцен с Мастрояни! Когда я уезжал от Бертолини, дело было улажено. На следующей неделе мне надо было зайти к Шальвану — генеральному директору и президенту компании «Ривьера-продюксьон», представлявшей в совместной продукции французскую сторону, — и подписать контракт. — Он проглотил слюну. — Но назавтра после моего возвращения в Париж мне позвонил Вале…