Виктория Платова - В плену Левиафана

Мисс Отис плачет, и по щекам Алекса текут слезы; тот, кто принес весть о ее смерти, — самый бездушный человек на свете! Он и в грош не ставит чужую смерть, совсем как жители К. , отгородившиеся когда-то от смерти альпийских стрелков стеной забвения.

Закончившаяся было песенка начинается снова. И звук перестал быть рассеянным, теперь он сконцентрировался у конца тоннеля. У того места, которое сам Алекс считает концом: патефон, судя по всему, находится именно там, за сероватой пеленой.

Одна песня — одна сторона.

Следовательно, рядом с патефоном кто-то есть. Он дождался финала истории и запустил ее заново:

Но вчерашним вечером в Аллее Влюбленных она заблудилась…

Здесь заблудиться невозможно, во всяком случае пока.

Боковым зрением Алекс отмечает отсутствие ниш и проходов в стенах. Единственное, что смущает его, — туман, который стелется по полу и скрывает от него собственные ноги едва ли не по середину икры. Поэтому Алекс не бежит, хотя ему хочется припустить изо всех сил: он продвигается вперед осторожно, боясь налететь на какое-нибудь скрытое препятствие. Им может оказаться все, что угодно: камень, доска, кусок трубы, мешок цемента. Мысль о цементе возникла не случайно: на стенах кое-где наляпаны жирные цементные кляксы.

Чтобы хоть немного развлечь себя, Алекс пытается представить себе мисс Отис. Получается нечто среднее между женщиной с татуировки Джан-Франко и незнакомкой с фотокарточки. Эта мысль пугает его — кто угодно, но только не незнакомка! Пусть уж будет татуированная дама, тем более что она (хотя и опосредованно) тоже повешена.

Подвешена.

За компанию с Джан-Франко, ладьей и яйцом на подушке с кисточками. Ну вот, Алекс уподобился циничному посланцу от мисс Отис, для которого смерть — лишь повод увильнуть от обеда. Он ничуть не лучше его, он не лучше всех остальных…

Черт!..

Меры предосторожности не были напрасными. Он наткнулся на что-то тяжелое и мягкое. Если бы Алекс бежал, то не удержал бы равновесия и растянулся на полу, перелетев через препятствие, и… это не мешок с цементом.

Собака.

Он испытывает ужас и облегчение одновременно. Ужас от того, что собака мертва, а облегчение от того, что это все-таки собака, не человек.

Алекс сразу узнал ее, хотя видел лишь однажды, у супермаркета: Боно, сенбернар, когда-то представленный Лео как новый жилец «Левиафана». Присев на корточки, молодой человек осторожно прикоснулся к шерсти пса. Она хранила остатки тепла, трупное окоченение еще не наступило. Исходя из этого, да еще из того, что здесь совсем не тропики, можно сделать единственный вывод: несчастное животное погибло совсем недавно. О трупном окоченении Алексу как-то рассказывала Кьяра, большая любительница покопаться в таких малоаппетитных подробностях. Разговор происходил в кофейне (Кьяра умеет выбирать лучшие места для своих кримимонологов), чизкейк Алекса так и остался недоеденным, зато он обогатился новым знанием. Совершенно бесполезным по его тогдашнему ощущению. Но сейчас это знание пригодилось. Правда, сестра говорила о мертвых людях, а не о собаках, покрытых длинной густой шерстью.

Трупное окоченение наступает через один — три часа.

На шерсть и прочие особенности собачьей физиологии можно накинуть еще пару часов. Но даже с этими приплюсованными часами выходит, что Боно был еще жив, когда Алекс распахнул дверь в «Левиафан». Он был жив и тогда, когда Алекс пытался пробить тоннель к свету и воздуху, и даже когда впервые спустился в подвал в поисках подходящего инструмента для вскрытия двери. Вот только ни в подвале, ни в самом доме Боно не было, иначе его присутствие так или иначе обнаружилось. Как он попал сюда, в это странное место? Единственный путь из «Левиафана» к мисс Отис — через подвал, тоннели и шахту. Но дверь, отделяющая подвал от тоннелей, была закрыта. Даже если предположить, что пес каким-то чудом открыл дверь и плотно прикрыл ее за собой… Остается лестница. Подняться по металлическим скобам наверх ни одна собака не в состоянии!

Значит, путь через тоннели — не единственный.

Есть другой, по которому, возможно, ушли Лео и Кьяра, а пес отправился следом.

У Алекса засосало под ложечкой: если пес сопровождал метеоролога и закончил свою жизнь здесь, что случилось с остальными? Что случилось с Кьярой? Сидя у трупа Боно, он этого не узнает.

Но вчерашним вечером в Аллее Влюбленных она заблудилась…

В который раз он слышит эти слова?

В третий или четвертый. Едва закончившись, песня начинается снова, самая настоящая пытка для ушей!.. Алекс попытался спастись от навязчивого мотивчика, крепко прижав руки к черепу, но мелодия все равно просочилась в его сознание, не потеряв ни децибела. Где он находится, черт возьми? Над «Левиафаном», под ним? Что представляет собой топография дома и горы, к которой он прилепился? Об этом наверняка знает Лео. Об этом знали рабочие, которые отстраивали «Левиафан», но они давно покинули долину. Об этом знал инженерный гений Игнасио: теперь его рисованный палец, приложенный к рисованным же губам, выглядит форменным издевательством. А Алекс не знает ничего. И ему нечем защититься в случае возможного нападения: тесло и веревка остались далеко внизу, фонарик потерян безвозвратно. Стоит ли испытывать судьбу? Быть может, лучше вернуться в дом, к единственному человеку, который подает хоть какие-то признаки жизни, — Сэбу? Но Алекс вовсе не уверен, что, спустившись и пройдя по тоннелю, он снова окажется в подвале «Левиафана».

Отчего умер пес?

Видимых повреждений на теле Боно на первый взгляд не было. Алекс осторожно ощупал руками спину и бока, приподнял переднюю лапу и опустил ее, а затем сместился к шее. И только тогда почувствовал под пальцами что-то липкое. Кровь. Псу перерезали горло, как за много часов до этого перерезали горло Джан-Франко. Как за много десятилетий до этого перерезали горло десяти альпийским стрелкам.

Мисс Отис сожалеет, что не может прийти на обед.

В проклятом месте нет ни одного уголка, где можно почувствовать себя в безопасности, и это делает бессмысленным возвращение в подвал «Левиафана».

Оторвав ладони от шеи пса, Алекс мельком взглянул на них: так и есть — кровь. На этот раз ее вид испугал молодого человека гораздо меньше, чем в самый первый раз, когда он снял рукавицу на лестнице. Та кровь просочилась ниоткуда и ушла в никуда, а эта принадлежит Боно. Он не будет думать о том, что Лео и Кьяра разделили судьбу бедняги-сенбернара, и не станет думать, что и его может постигнуть та же участь. Он просто пойдет вперед.

— Эй! — крикнул Алекс в туман. — Есть здесь кто-нибудь?

Звонкое эхо повторило его слова дважды, но ответа не последовало.