Джон Локк - Летальный исход

– Это Крид, – сказал я.

– Вы… зна…ете, что де…лать даль…ше, – сказал Виктор.

Да, я знал, что делать дальше, но меня разбирало любопытство по поводу двух вещей. И я спросил у Моники, знакома ли она с Виктором.

– Я слышала о нем, – ответила она.

– Это как?

– От моего мужа.

Я кивнул. Значит, Виктор желает ее убить, чтобы за что-то покарать ее мужа. Ну, по крайней мере, это имеет хоть какой-то смысл. Мне, правда, совсем не хотелось задавать уж слишком много вопросов. За вопросами обычно следуют ответы, а ответы ведут к сомнениям, а сомнения могут погубить хорошего киллера, работающего по контракту. Я посмотрел на Келли. Она, кажется, уже была готова взорваться от любопытства, так ей хотелось узнать подробности.

– Расскажите мне про Виктора, – сказал я.

– Не могу. Если я вам про него расскажу, вы меня убьете.

Мы с Келли обменялись взглядами. Келли уже не могла больше терпеть и сдерживаться.

– Этот парень, Виктор… вы полагаете, что он сказал вам, что мы вас отпустим, если вы будете молчать о вашем с ним разговоре?

Моника, кажется, была в затруднении.

– Это шутка? – спросила она.

Келли недоверчиво посмотрела на нее.

– Какой он все же траханый урод! – заметила она.

– Эй, поосторожней на поворотах! – сказал я. – Ты же говоришь о нашем работодателе!

Мы с минуту смотрели друг на друга. Я, конечно, мог бы силой заставить ее все мне рассказать, но мне не хотелось ее пытать. Можно было бы пустить в ход угрозы, но это потребует некоторых усилий, чтобы внушить ей ложные надежды, а это почему-то казалось мне неуместным и неправильным. И я решил больше не заниматься мотивами.

– Окей, Моника, – сказал я. – Вы ничего не рассказали нам о своем разговоре с Виктором или о том, что вас с ним связывает, и это правильно. Я больше не буду вас про это спрашивать. Но скажите мне вот что: почему у него такой странный голос?

– Он квадриплегик. И руки, и ноги парализованы.

Я кивнул.

– И все же, – сказал я, – это не все. Там еще что-то имеется, что-то очень странное.

Моника теперь чувствовала себя немного свободнее, уверенная, что ее вот-вот отпустят. Она перестала плакать, и голос звучал спокойнее и увереннее. Кажется, она даже несколько приободрилась.

– Это, вероятно, потому, что он очень молодой, – сказала она. – И он – карлик.

Мы с Келли поглядели друг на друга.

– Карлик? – переспросил я.

Моника охнула.

– Он очень маленького роста, – сказала она. – Извините. Я не хотела это говорить…

– Очень молодой? – спросила Келли. – Насколько молодой?

Моника посмотрела на меня, прежде чем ответить.

– Я не знаю, – сказала она. – Может, чуть больше двадцати…

– Ваш муж, должно быть, совершил какой-то ужасный поступок, раз он так разозлил Виктора, – сказал я.

Она кивнула.

– Да. Он спас Виктору жизнь.

Я осторожно опустил голову Моники обратно на пол и придержал ее в таком положении. Погладил ее по волосам, чтобы успокоить. И она на некоторое время успокоилась… пока не увидела у меня в свободной руке шприц. И ее глаза тут же расширились от ужаса. Она начала биться и дергаться, кататься по полу вэна. Потом потеряла контроль над мочевым пузырем. Слишком испуганная, чтобы думать об этом, она вся описалась. Я даже слышал, как моча прямо-таки бьет изнутри, из промежности, по ее одежде, горячая и пульсирующая струя, которая потом стекает по ее бедру. А поскольку мы с нею были тесно прижаты друг к другу, она ухитрилась даже намочить мне штанину. Я оглянулся на Келли, недовольный и раздраженный.

– Не обращай внимания, Донован, – сказала та. – Можешь мне поверить, это только улучшит твой курортный внешний вид.

Я нахмурился и слегка ослабил захват, совсем чуть-чуть, но вполне достаточно для того, чтобы на сей раз крик Моники раздался громко и пронзительно. Конечно, это не принесло никаких результатов в нашей ситуации – мы ведь торчали в глухих зарослях. Я снова прижал ее к полу, полностью подчинив себе, развел ей волосы на голове и вонзил острие иглы шприца ей в кожу сбоку черепа. Через несколько минут я открыл боковую дверцу и вытолкнул Монику наружу. Ее тело рухнуло в густые заросли, чуть прокатилось и замерло. Она еще сумела подняться на ноги и, спотыкаясь, сделать несколько шагов, прежде чем упала и больше не двигалась.

Келли врубила скорость и осторожно вывела вэн через заросли обратно на шоссе. Держась в пределах разрешенной здесь скорости, она поехала на юг, оставив позади место преступления.

– Настоящий боец эта дама, – сказал я, пробираясь к переднему пассажирскому сидению. – На меня произвело большое впечатление, как она сумела подняться на ноги.

Келли кивнула.

Шины вэна ритмично погромыхивали по выщербленному асфальту шоссе. Мы миновали поле для гольфа справа и весьма смелый, даже амбициозный строящийся жилой комплекс слева. Строительство было, кажется, брошено незаконченным. Несколько въездов на его территорию уже здорово заросли, и листва даже сейчас, в феврале, закрывала их очень плотно, как камуфляж. Интересно, невольно подумал я, что это за люди вложили в этот проект такие астрономический суммы, и с какой стати они готовы жить в этом комплексе в целой полумиле от берега, среди пауков и москитов, даже не имея перед собой вида на океан.

– У нее были просто роскошные волосы, – заметил я.

– Ага, очень стильная прическа, – согласно кивнула Келли. Потом с минуту помолчала, прежде чем спросить: – Как думаешь, сколько времени пройдет, прежде чем ее там обнаружат?

– Так близко к лесным зарослям? Наверное, пара дней.

– Думаешь, кто-то заметит след от иглы у нее на голове?

– Мы с тобой кто? Следственная бригада, что ли? Сомневаюсь, что судмедэксперт его заметит.

– Почему?

– Я воткнул иглу в одну из ссадин у нее на голове.

Келли подумала и сказала:

– Она, видимо, ударилась головой о борт вэна, когда ты ее туда забросил.

– Я тоже так думаю.

Некоторое время мы ехали молча, занятые исключительно рассматриванием разворачивающегося перед нами пейзажа. Мы ехали по шоссе А1А и находились к югу от курорта «Амелия Айленд», где двухполосная дорога на протяжении пятнадцати миль напрямую прорезает нетронутый участок болот и зарослей кустарника. На этом участке шоссе царило какое-то допотопное спокойствие, которое, видимо, препятствовало буйной коммерциализации этого района, свирепствующей почти безостановочно от Джексонвилла до Саут-Бич. Проехав пару миль, мы миновали три креста и грубый самодельный плакат с надписью «Иисус умер за твои грехи!».

– Моника была очень милая женщина, – сказала Келли. – Немножко воображала, правда, но это, наверное, из-за своих больших денег. Или из-за нашей разницы в возрасте. И все равно, она мне понравилась. У нее были отличные манеры.