Елена Басманова - Карта императрицы

Клим Кириллович Коровкин знал – в любом наборе исходных данных самая надежная величина, не требующая никакой проверки, является ошибочной. Это относилось не только к собственно научной деятельности – и впоследствии получило название третьего закона Инейгла, – но и к самым обыденным событиям человеческой жизни. И все-таки ему трудно было поверить, что его собственная жизнь как нельзя лучше подтверждала эту печальную закономерность. Один Чумной форт чего стоил!

Вчера, добравшись с Васильевского до Большой Вельможной, доктор Коровкин застал в своей квартире ожидавшего его чиновника по особым поручениям из сыскной полиции. Строгий молодой человек с черными, тронутыми сединой волосами весьма досконально расспросил Клима Кирилловича о поездке в Чумной форт. Интересовало его, в том числе и то, не заметил ли доктор Коровкин чего-либо подозрительного в поведении кого-нибудь из группы медиков. Клим Кириллович отвечал обстоятельно, хотя и с похолодевшим сердцем. Он-то прекрасно представлял себе, чем может грозить исчезнувшая пробирка с чумными бациллами, если попадет в неопытные или преступные руки! Слава Богу, лично его, кажется, не подозревали.

В группу врачей, посетивших Чумной форт, входило несколько хорошо известных Климу Кирилловичу врачей, но были и такие, которых он видел впервые. Все при сюртуках, галстуках, в белых рубашках, с аккуратными бородками и усиками – лишь степень добротности платья да манера держать себя выдавала и удачливых целителей и не очень удачливых. Но без сомнения непрофессионалов там не было. Ничего странного доктор Коровкин не заметил.

Тетушка Полина после ухода чиновника напомнила Климу Кирилловичу о том, что его звонка дожидается госпожа Багреева. Несмотря на поздний час, доктор телефонировал – неужели шантажист объявился? Девушка попросила его прийти завтра вечером на фотовыставку в Пассаж.

Потом доктор отправился в ванную комнату и довольно долго занимался водными процедурами. Он решил завтра утром съездить с Мурой в Екатерингофский сад, а затем пойти в Пассаж по приглашению Екатерины Борисовны.

Утром позвонила Мария Николаевна и сообщила, что Брунгильда тоже поедет в Екатерингофский сад – развеяться. А еще получена телеграмма от профессора Муромцева: завтра вечером он приезжает, и они собираются встречать его.

Сидя в коляске, направляющейся в Екатерин-гоф, Мура старательно отворачивалась от лучей весеннего солнца: ее лицо постоянно затенял шелковый, отделанный забавными бархотками зонтик, привезенный для нее из заграничного турне старшей сестрой. Клим Кириллович ласково усмехнулся – напрасно Мура боится веснушек, на ее нежной коже два-три крохотных пятнышка у прямого тонкого носика смотрятся очень пикантно.

Доктор перевел взгляд на Брунгильду Николаевну. Ее царственная осанка всегда нравилась Климу Кирилловичу, и он любил это ее непроизвольное движение подбородком – чуть-чуть вбок и вверх. Ничего нет удивительного, что этот англичанин Стрейсноу не справился с порывом и поцеловал девушку!

Едва коляска остановилась у Екатерингофского дворца, Мура выпрыгнула из нее и устремилась через ажурный мостик к ступеням крыльца. Доктор галантно подал руку Брунгильде Николаевне, мельком, но с удовольствием глянув на маленькую ножку в черной ботинке, показавшуюся из-под юбки, когда девушка спускалась на землю. Несколько секунд он постоял в размышлении, брать ли ему с собой неизменный саквояж? Или оставить под присмотром кучера? Или доверить хранителю дворца? Впереди стоит еще одна коляска с дремлющим на козлах кучером.

Войдя в вестибюль, где Мура и Брунгильда беседовали с хранителем-инвалидом, доктор перевел дух.

– Раненько вы приехали, милые барышни, – говорил сочувственно хранитель, – я ж говорил вам, что благодетель наш еще не завершил работ по спасению деревянного нашего сокровища от возгорания. Сегодня как раз сымают петровскую карту да пропитывают ее чудодейственным средством... Неопалимая будет карта, навечно сохранится.

– А вы уверены, что карте ничто не грозит? – тревожно взглянула в мутные глаза старика Мура.

– Да что же сердешной сделается? Снимут со стеночки аккуратненько, сложат в несколько рядочков и в корытце люминиевое окунут. Сам в щелочку видел, как аккуратно подходят, каждый гвоздик ласково вытаскивают. А сейчас туда нельзя – опасные испарения, для здоровья вредно.

– Что ж нам делать? – Расстроенная Мура смотрела на доктора Коровкина. – Не подождать ли окончания этой процедуры?

– Туда раньше завтрева не взойдешь, барышня, – огорчил ее хранитель. – Да вы ж можете и на второй этаж подняться – китайские комнаты осмотреть. Тоже, доложу вам, дива дивные.

– Хорошо, – вяло согласилась Мура. – Коли уж приехали, давайте осмотрим китайские комнаты.

Старик отправился за ключами от китайских комнат, а посетители остались ждать. Мура в тревоге посматривала на запертую дверь, ведущую в покои первого этажа, и, невзирая на протесты доктора и сестры, направилась к ней, чтобы заглянуть хотя бы в щелочку. Но не успела она приблизиться к двери, как резная дубовая створка приоткрылась и на пороге появился... Илья Михайлович Холомков.

О! – театрально воскликнул он. – Какая встреча! Я всегда говорил, что Петербург город тесный. Мое почтение, Клим Кириллович! Позвольте ваши ручки, милые барышни. Брунгильда Николаевна?

Щеки Брунгильды вспыхнули, и она, поведя точеным подбородком, протянула руку русскому Адонису.

Клим Кириллович был поражен. Что все это значит?

– Мария Николаевна? – требовательно и слегка нетерпеливо произнес красавец, и властные нотки в его голосе заставили доктора вздрогнуть: с каких пор господин Холомков держит в подчинении сердечко Марии Николаевны? – Счастлив вас лицезреть.

Мура, замирая, смотрела на Илью Холомкова – не может же такого быть в природе, чтобы человек с каждым днем, с каждой неделей, с каждым годом становился только прекрасней?

Однако мы не ожидали вас здесь встретить, господин Холомков, – сказал доктор Коровкин севшим от волнения голосом.

– И я тоже не ожидал, – откликнулся Холомков, с нескрываемым равнодушием приложив обворожительные уста к белой Муриной перчатке и тут же забыв о ней. – Но это неожиданность приятная.

– Так это вы таинственный благодетель дворца? – спросила Брунгильда глубоким контральто, в переливах которого слышалась готовность вступить в опасную игру.

– О милая Брунгильда Николаевна, это сущие пустяки, – ответил чуткий Илья Михайлович, прикасаясь к ее локтю и говоря глазами что-то другое. – Благое дело на небесах зачтется. Правда, я предпочитаю творить добро в уединении. Но тут уж ничего не поделаешь – судьба...