Дмитрий Стрешнев - Чертовка

Замурцев почувствовал, что раздражается еще больше. Во-первых, оттого, что и сам мог бы догадаться подсказать езидке, как выбраться из авто - ведь прежде она ни разу этой операции не проделывала. А кроме того, ему почудилось во взгляде Джарус, когда она косилась на американца, что-то от обычной деревенской девчонки, любящей послушать банджо и пожевать резинку. А ему хотелось, чтобы оставалась другая Джарус, шепчущая непонятные слова, от которых останавливается сердце.

Эндрю Манн понял, что русский парень неспроста вдруг перестал быть аэропланом, и на всякий случай помахал рукой:

-О'кей, о'кей, мы выходим, -и это "мы" прозвучало совсем отвратительно.

--Почему не надела куртку? Замерзнешь, -назидательно сказал Андрей езидке, когда она появилась из машины.

Получилось очень строго, и американец мог подумать, что он ругает девушку за что-то связанное именно с ним. Было неприятно, если Эндрю впрямь вообразит, что его ревнуют, поэтому, чтобы тот не вообразил, Замурцев решил сказать ему что-нибудь приятное, и, показав на небо, сообщил:

--А ты смелый парень. Я вот в летчики не гожусь: тут же обделаюсь.

Американец в ответ показал на вмятины на крыше "Вольво":

--Брось! Ты сам парень не промах!

--Я просто жизнелюбивый, -сказал Замурцев со вздохом.- В деда. Он всё время пел. То "Любовь разбойника", то еще что... Когда ушел на пенсию, то всё читал романы и очень переживал за героев. За завтраком вдруг начинал рассказывать: "Представляете, а князь Вадбольский тут и говорит..."

Под высоким блеклым небом с неясными серыми разводами, обещающими оказаться облаками, было уже хорошо видно во все стороны. Чувствовалось, что солнце вот-вот появится и осветит безмятежную равнину и силуэты холмов (а может быть, это были даже горы), видневшихся где поближе, а где совсем далеко. Было очень тихо, как и полагается в предрассветный час, только жужжали мухи. Поразительно! Откуда даже в самых пустынных местах берутся мухи?

Потом где-то неторопливо застучало. Звук был знаком Андрею, и он пояснил американцу:

--Качалка для воды. Значит, в той стороне, где она стучит, Тигр.

Однако звук разлетался так легко, что наполнял всё вокруг. Потом донеслось ворчание автомобильного мотора, но сколько они с Эндрю ни вертели головами, ничего похожего на авто не увидели. Прямо мистика.

--Прикатились мы, очевидно, отсюда, -сказал Андрей.- Надо посмотреть, может, вон там остались следы от шин, ведь дождь почти совсем кончился, когда это случилось...

Они пошли вверх по глинистому откосу, уже почти совсем сухому, как будто никаких осадков не было по крайней мере целые сутки. Джарус шла сзади, не отставая. Эндрю иногда оглядывался на нее.

--Слушай, а как они поклоняются дьяволу? -вдруг спросил он Замурцева.

--Тебе это так сильно надо?

--Просто интересно... Это ведь на самом деле интересно, -повторил Эндрю Манн через несколько шагов.

Андрей, в общем-то, представлял, что за интерес у американского тезки. Он представлял это, поскольку всё-таки был старше. Конечно, парень пережил немало, ведь не каждый день сбивают твой истребитель. И Андрей ему очень сочувствовал, между прочим. Но теперь летчик-налетчик слегка успокоился и окончательно уверился, что жизнь вовсю продолжается, и что он снова неизбежно вернется к своим ангарам-капонирам и к бравым друзьям. И поэтому ничего удивительного не было в том, что он уже ощущал удары их ладоней по своим плечам, видел их лица и ожидание в глазах, предполагающее некоторые сдержанные подробности о том, как он падал в чужом небе, и как было жалко свой самолет с шахматными полосочками на крыльях, и как думал, пряча парашют и шлем, что упал у Саддама в Ираке, и как вдруг из тумана вылупился лимузин с настоящим русским, и как он пил коньяк с этим русским и с... и вот тут сдержанные подробности не должны были прерываться, ведь они так позабавят его товарищей. К тому же они останутся с Эндрю Манном на всю жизнь, они теперь собственность его и его семьи, ими будет владеть его жена, а потом они перейдут его детям...

--Куда мы идем? -спросил летчик.

Замурцев остановился. Действительно - куда? У него как-то вылетело из головы, что они отправились искать следы "Вольво", которые должны вывести их на дорогу. Кроме того, он неожиданно обнаружил, что солнце уже высунулось из-за неровностей пейзажа, и всё кругом сияет, и над далекими горами висят легкие облачка, как будто горы приподняли шляпы.

--Наверное, я пропустил место, -сказал Замурцев.- А может машину так развернуло при кувырке, что мы вообще идем теперь не туда. Ты тоже ничего не заметил, Эндрю? Ну вот видишь... Давай поднимемся на те бугры и посмотрим.

Они пошли дальше, и через некоторое время американец снова вернулся к заветной теме:

--Почему ты не хочешь мне рассказать про этих... которые поклоняются дьяволу?

--Долго объяснять, -сказал Замурцев.

Получилось двусмысленно: то ли долго объяснять про езидов, то ли про то, почему не хочется рассказывать.

--Ну, если ты не хочешь, я сам ее спрошу.

Эндрю Манн остановился, поджидая Джарус. Не догадываясь, как не столь давно и Замурцев, что дьявол может оказаться вовсе даже не рогат-хвостат, он заговорил, деликатно прикладывая указательный палец правой руки куда-то к уху:

--Значит, леди, вы верите в дьявола, да?

Он наклонился к ней и заискивающе шевелил светлыми бровями, выкладывая свои представления, приобретенные через смотрение голливудских фильмов:

--Госпожа Дьявол, как вы это делаете? Танцуете? Поёте? А может, приносите младенцев в жертву?

Он, конечно, понимал, что ему не станцуют и не споют, ему просто надо было хоть что-то, чтобы наполнить Историю-которая-с-ним-произошла. И он напирал, помогая себе улыбкой:

--Я вижу, мисс, что вы не такая заколдованная бука, какой кажетесь.

Каз-зарма он всё-таки, этот Эндрю Манн!

И вдруг произошло необъяснимое, невозможное и неприятное для Замурцева: Джарус протянула руку и погладила американца по щеке. На самом деле, конечно, не погладила, а просто дотронулась пальцем или двумя до тугой круглой щеки. Но неприятно было уже то, что ей, оказывается, хотелось это сделать. А еще неприятней было то, что жест был похож на тот, ночью в авто, когда она дотронулась до Замурцева. Хотя, понятное дело, американец более свежий и юный, несмотря на то, что упал с неба, а у Замурцева даже волосы в носу уже начали седеть.

--Что ты делаешь, Эндрю? -спросил Андрей голосом, который выдал его отношение к происходящему.

--Я? Ничего, -совершенно чистосердечно отозвался Эндрю.

--Учти, я за эту девушку отвечаю.

--Ты не хочешь, чтобы я с ней даже разговаривал? Я подозревал, что ты большевик!

Конечно, всего ему не объяснишь, это ведь просто солдат, хоть и американский. Но мог бы и сам догадаться не влезать в чужую жизнь. Он здесь, образно говоря, пролётом.