Морис Ренар - Таинственное превращение

С помощью лесенки Лионель удостоверился в том, что объяснение английского романиста никоим образом не могло быть приложимо к тайне Люверси.

Обескураженный всем этим, он, в ожидании мадам де Праз, Жильберты и Жана Морейля, отправился позавтракать в деревенскую харчевню.

Кладбище Люверси расположено на пути из Парижа, в пятистах метрах от деревни и замка. Мадам де Праз выразила желание остановиться; Жильберта сейчас же согласилась, жалея, что не она первая сделала это предложение.

Остановили автомобиль, и Жан Морейль проводил обеих дам в могильный склеп, где возле отца и матери Гюи Лаваля покоились тело его очаровательной жены и останки самого исследователя, привезенные за счет государства из Центральной Африки.

После краткой молитвы мадам де Праз принялась осматривать памятники. Властной рукой она поправила криво висевшее распятие и стала ждать, когда Жильберта подаст знак к отъезду.

Жильберта не торопилась. Жан Морейль казался очень взволнованным этим первым визитом к родителям невесты. Он был чуть-чуть бледен и, наверно, думал о том, сколько радости и прекрасных воспоминаний дала бы эта встреча, будь родители Жильберты живы. Один из них унес в могилу тайну своей смерти.

Жан Морейль был бледен. Жильберта тоже. Легко догадаться, что ее сильно волновала мысль о том, что она снова увидит замок, где ее ждал многоликий призрак страха, таившийся за каждым углом, за каждой тенью, за каждым деревом…

Уйдя с кладбища, она сказала, что желает пройти в замок пешком. Мадам де Праз согласилась на это со скрытой улыбкой, подозревая, что племянница хочет отдалить тот момент, когда придется, наконец, войти в ворота парка.

И вот произошло то, что предсказал бы всякий психолог: Жильберта не испытала в Люверси того чрезвычайного страха, которого она и Жан Морейль так боялись.

Прошло пять лет с тех пор, как разыгралась эта драма, — с тех пор, как Жильберта рассталась с дорогим ей по воспоминаниям замком. За это время она из ребенка превратилась в молодую девушку. Она выросла, душа ее теперь совершенно иначе воспринимала впечатления. Замок, парк показались ей совершенно другими. Все выглядело слишком мелким, даже жалким. Формы потеряли ту внушительность и мрачную величавость, которые сохранила и благодаря болезненному страху преувеличила ее память. Пропорции между ней и Люверси изменились. Она вернулась с детскими воспоминаниями, с запахом детских представлений и не без волнения и печали изумлялась своему странному, но спасительному разочарованию. Она была смущена, почти подавлена этим, как если бы вместо мощного гиганта, на которого пришла любоваться, нашла сгорбленного старичка.

Где прежние цветы? Где старые слуги? Этот Эртбуа — незнакомец…

Она вошла в большой замок точно а кукольный дом, и парк, казавшийся ей когда-то целым миром, был теперь простым садом. Эти ощущения были настолько живы, что страх отступил на второй план. И страху тоже было пять лет от роду. И он тоже уменьшился вдруг до нужных размеров и сделался пропорционален своим причинам. Змея перестала быть тем чудовищем, которое Жильберте рисовалось в виде множества притаившихся повсюду угроз. В Люверси змея была так же далеко от нее, как и в других местах, — может быть, даже дальше! Ей было стыдно сознаться в этом.

Когда прошло первое грустное изумление, подобное тому, какое испытывают при виде красивого платья, которое когда-то вам так шло, — счастливого платья, которое одевали летом, в дни радости, но которое вам теперь не в пору и выцвело, — Жильберта вдруг развеселилась. Она схватила Жана под руку и, спеша показать ему обстановку своего детства, увлекла его вперед.

Мадам де Праз и Лионель были в восторге от неожиданного прекрасного настроения девушки. Но Жан Морейль плохо скрывал свою тревогу или, скорее, то трудно определяемое душевное состояние, в котором тревога — только один из элементов, погружающих вас в какое-то смутное, но упорное оцепенение.

— Вы не в духе! — говорила ему Жильберта.

— Наоборот! Наоборот! — повторял он довольно нетвердо.

Взглядывая на него, она замечала сжатые зубы, насмешливую улыбку, сумрачный взгляд… Но, подхваченная радостным вихрем, она заражала весельем и его…

Осмотр начали с замка. Они прошлись по всем комнатам нижнего этажа. В курительной и столовой было много хороших картин, как будто понравившихся Жану Морейлю; в бильярдной они долго простояли перед маленьким полотном, висевшим возле консоля. Жан снял его, осмотрел при нужном освещении, вынув из кармана лупу, которую всегда носил с собой…

— Она имеет какую-нибудь ценность? — спросила мадам де Праз. — Эту картину я нашла в сарае и повесила здесь, когда мы уезжали из Люверси, вместо Лейсоньера, который висел на этом месте и который мне захотелось взять с собой в Нейли.

— Это просто бесценно! — сказал Жан Морейль. — Это Манэ, маленький этюд натурщицы. Восхитительно! У вас сокровище, о котором вы и не подозревали.

Он повесил на место этюд в претенциозной золоченой рамке и любовался им издали с наслаждением, которое на мгновение согнало с его лица мрачные тучи.

Они вернулись назад. Курительная, гостиная, столовая, бильярдная и спальня госпожи Лаваль сообщались между собой. Комната госпожи Лаваль, последняя с западной стороны, не сообщалась со смежной ей бильярдной, но каждая из комнат имела выход в галерею, окна которой выходили на парадный двор. Они прошли в галерею, вымощенную мрамором, а оттуда в комнату госпожи Лаваль.

Жильберта вступила туда с боязливым почтением. Вернувшийся к ней страх заставлял ее бросать кругом быстрые взгляды и держаться посреди комнаты, вдали от кровати и стульев, покрытых чехлами и представлявших собой темные тайники…

— Идите сюда! — сказала она. — Это комната мамы.

— Да? — спросил Жан Морейль беззвучным голосом.

Он остался на пороге и удовольствовался осмотром на расстоянии. Так как мадам де Праз открыла рядом в углу галереи дверь в будуар, он повернулся туда, чтобы заглянуть в это место, по-видимому, внушавшее ему меньше почтения.

Жильберта уже прошла через будуар в бывшую свою комнату, маленькие размеры которой вызвали у нее новые возгласы изумления.

— Если б ты захотела поселиться в замке, ты могла бы устроиться в комнате твоей матери…

Жильберта ничего не ответила.

— Какая перемена? — заметил Жан Морейль.

— Я сама ничего не понимаю, — весело созналась Жильберта. — Если б мне это сказали еще сегодня утром!.. Вот я и излечилась от своих страхов!

— О, излечилась… Не спешите!

— Что это, Жан, не будьте мрачным авгуром! Идемте! Окончим осмотр замка!

Они быстро обошли оба верхних этажа, заглянули в оранжерею и службы, потом спустились по зеленеющему и лесистому склону в парк в обществе старого Эртбуа, внимательно выслушивавшего замечания графини.