Морис Ренар - Таинственное превращение

Мадам де Праз ответила ему, что не надо ни в чем скупиться, что самое важное — как можно скорее прийти к цели и что он может расходовать без счета. Более того, она ни за что не хотела, чтобы Обри брал из своих средств хотя бы самую ничтожную сумму, и просила его зайти в этот день к нотариусу, которому она тут же позвонила и велела приготовить десять тысяч франков. Она дала ему адрес этого должностного лица и справилась осторожно о результатах этой ночи.

Обри хорошо понял смысл ее речей, но никто другой, кроме нее и Лионеля, ничего бы в них не разобрал, — настолько хорошо мадам де Праз умела затушевать то, что она сообщала по телефону. Ни одного компрометирующего слова! Ни одного собственного имени! Привратнику казалось, что он своими глазами видит ее в суровом кабинете за столом в стиле ампир, нашептывающей осторожные фразы, такие же туманные, как и ее лицо.

Он разговаривал с отменной учтивостью и стоял, смиренно сомкнув носки и кланяясь каждый раз, когда этого требовало глубокое уважение к графине. Когда она повесила трубку, он долго еще стоял и с почтительным видом слушал. Потом отправился по указанному адресу, чтобы получить свои десять тысяч франков.

Над внушительной дверью подъезда ярко сияла медная доска с гербом должностного лица. Обри поднялся по лестнице, толкнул дверь и очутился в зале, где около десятка молодых людей, каждый за своим столом, набрасывали начерно или переписывали начисто деловые бумаги и наводили справки в документах. Он объяснил одному из них, зачем пришел. Его попросили присесть. Он сел и развернул газету.

В это время с шумом открылась низенькая дверь, и молодой человек, самоуверенный и безупречно одетый, спросил властным голосом, явился ли Фуркад.

Один из клерков ответил ему почтительно:

— Нет, Фуркад еще не пришел.

— Скажите ему, чтобы он сейчас же зашел ко мне.

— Слушаю. Но, кажется, кто-то поднимается по лестнице. Это его шаги, так и есть!..

— А, Фуркад! — сказал нотариус, увидев вошедшего.

Обри поспешно закрыл свое лицо газетой, которую держал в руках. Он узнал в Фуркаде того писателя, который «не имел привычки пить».

Нотариус решительно подошел к вышеназванному Фуркаду и тихо спросил его:

— Ну? Ничего нового этой ночью?

— Ничего интересного.

— Хорошо. У вас усталый вид, Фуркад.

— Ах, сударь, есть от чего!

— Хорошо. Отдохните. Приходите утром только для отчета…

Нотариус вернулся в свой кабинет, а Фуркад направился в другую комнату. Это обстоятельство позволяло Обри выйти из здания, не будучи узнанным Фуркадом. Войдя в кабинет нотариуса, он услышал от него, что графиня де Праз действительно только что звонила в отсутствие господина Фейяра и просила выдать ему назначенную сумму.

Обри читал на всех делах, на всех папках одно и то же имя: Фейяр. Он был у Фейяра, и этот Фейяр посылал одного из своих клерков наблюдать за Ужом-Фредди; Обри знал это теперь; Обри знал все о Фуркаде, а Фуркад почти ничего не знал об Обри; а Фейяр его и вовсе не знал. Ни тот, ни другой не видали его за газетой. Господин Фейяр будет, конечно, знать о том, что некто Обри получил из кассы десять тысяч франков по приказу графини де Праз. Но он не будет знать лица этого Обри. Что касается Фуркада, то он никогда не сможет установить связи между пьяницей в баре и человеком за газетой, который явился за деньгами!

Счастливый случай помог Обри сделаться обладателем тайны, которую ему поручили раскрыть. Он ликовал. Как это часто бывает при счастливом совпадении, успех кружил ему голову. Он спешил сообщить эту приятную новость графине. Но он не хотел показаться в Нейли. А доверять нескромности телефона чье-либо имя было бы непростительно. Изъясняться же аллегориями было ему не по силам. Он отправил Лионелю письмо пневматической почтой, написав его измененным почерком:

«Господин граф.

Особа, которой вы интересуетесь, которая занимается известным вам делом, — нотариус Фейяр.

Примите уверения в моем почтении.

Турнон».

И, гордясь собой, надувшись от самодовольства и гордости, приписывая собственному гению удачу, которой он обязан был самому непредвиденному случаю, Обри опустил голубую записку в особый ящик для «пневматичек» с таким видом, точно он дарил какое-нибудь особенное лакомство нищему ребенку.

Следующий день был тот самый четверг, на который мадам де Праз назначила поездку в Люверси. Управляющий был уведомлен за несколько дней. Утром Лионель сказал матери, что он поедет вперед, чтобы лично навести там порядок.

— С тех пор, как замок необитаем, — сказал он, — там, наверное, накопилась тысяча вещей, которые надо поставить на места для того, чтобы Жильберта не была разочарована. А все это вряд ли сумеет сделать управляющий.

Утром он выехал в собственном маленьком автомобиле, Но никому, даже мадам де Праз, не обмолвился о том, что его ждет Обри у ворот дома № 47 по улице Турнон. Подсадив его на машину, Лионель направился по прекрасной дороге в Шеврёз вместе со своим сообщником, осчастливленным такой необычайной честью.

Неожиданный успех Обри, удача, с которой он открыл таинственного покровителя Фредди, произвели впечатление на Лионеля. И он решил, что осмотр замка с таким находчивым сотрудником может привести к интересным заключениям. Ведь до сих пор смерть госпожи Лаваль считалась хотя и трагической, но, во всяком случае, естественной. Никто не подозревал, не осматривал этих мест под таким углом зрения. А между тем выходило, что человек по имени Жан Морейль и по прозвищу Фредди выказывал признаки такого сильного беспокойства, что его можно было заподозрить в причастности к смерти мадам Лаваль. Признаки беспокойства усугублялись еще и его умением укрощать змей. В смерти этой он участвовал в своем вторичном состоянии, когда он был не Жаном Морейлем, а Ужом-Фредди. Насильственную смерть, конечно, установить было трудно за неимением не только доказательств, но даже разумных объяснений. Зато это допущение лишало трагическое происшествие его таинственности.

— Ибо, — говорил Лионель своему спутнику, — то, что змея убежала, вполне допустимо. Но гораздо менее допустимо то, что она проникла в комнату моей тети через это трудно досягаемое отверстие.

Что бы он сказал, если бы познакомился с выводом Жана Морейля, который тот сделал из рассказа супругов Лефевр, выводом, заключающимся в том, что змея могла выйти только через то же самое маленькое отверстие в ставне, что она была убита и зарыта еще до полуночи? А двери были открыты только на рассвете!

— Любопытно! — заметил Лионель. — Пока мне в голову не приходила мысль о преступлении, я безо всяких колебаний принимал все эти странности. А теперь, с тех пор как я что-то подозреваю, они мне режут глаза!