Лиза Марклунд - Громкое дело

Пробежал глазами короткий и сухой текст.

Алваро Рибейро, тридцати трех лет, нашли исхудавшим и обессиленным перед университетом в сомалийском портовом городе Кисмайо после полудня в понедельник. У него были сломаны два ребра, и, судя по внешнему виду, в последнее время ему пришлось голодать, но в остальном он находился в достаточно хорошем состоянии. Рибейро удалось одолжить мобильный телефон у одного из студентов, и он позвонил своей семье и другу, работавшему репортером в «Эль Паис». Материал Рейтер, похоже, представлял собой прямой перевод испанской статьи (слава богу, были и другие, кто посещал все курсы). И после короткого обзора случившегося (делегацию с конференции «Фротекса» в Найроби тормознули у шлагбаума около сомалийской границы) в ней приводился рассказ испанца о том аде, через который ему пришлось пройти. Он поведал, как их остановили и увезли в неизвестном направлении, а потом заставили идти пешком ночь напролет, держали пленниками в грязной хижине, не давали им еды и воды и не позволяли нормально сходить в туалет.

Последнее откровение вызвало у Шюмана неприятные ассоциации, он сам страдал запорами и всем таким.

Условия содержания в импровизированной тюрьме описывались как невыносимые, заложники мучились от жары и голода, и их заставили смотреть, как французского делегата сначала убили, а потом четвертовали.

«Как гротескно», – подумал Шюман и бегло просмотрел, как там все происходило.

Потом испанца переселили в другую халупу, и с тех пор он больше не видел ни датчанина, ни немецкого делегата Хельгу Вольф. Однако с прочими заложниками встретился снова утром в воскресенье 27 ноября, когда их вывели на открытое место между хижинами. Англичанка, Катерина Уилсон, лежала обнаженная перед одной из них. Ее большими гвоздями прибили к земле через руки и ноги. Сначала ее изнасиловали три охранника, но не их лидер, Великий Генерал, а потом к ней подводили заложников, одного за другим, и приказывали насиловать ее тоже. Когда они отказывались, им угрожали отрубить руки. И все они, в конце концов, тогда выбирали овладеть несчастной, но он сам потерпел неудачу с этим, поскольку жил с мужчиной и его никогда не привлекали ни женщины, ни садизм. Однако из страха за свою жизнь он притворился, что надругался над ней. Затем Великий Генерал убил англичанку, изнасиловав ее при помощи своего мачете.

Далее следовал рассказ об освобождении испанца, как его везли, петляя, в большом автомобиле и, наконец, выбросили из него.

Шюман отодвинул от себя экран и бросил взгляд в сторону стола выпускающего редактора новостей.

Данные об англичанке представлялись ему невероятными по своей жестокости. Стоило ли публиковать такие детали? Они ведь превращали их шведского отца маленьких детей Томаса в насильника? Одновременно Рейтер уже обнародовало жуткие подробности и распространило по всему миру. А принуждать кого-то к насилию тоже ведь было нарушением всех норм человеческой морали.

Он почесал свою бороду. Нигде ни словом не упоминалось, заплатили ли за испанца какой-либо выкуп, но он исходил из того, что так все и обстояло. Судьба англичанки выглядела просто ужасной, однако какое он, собственно, имел право оценивать причины смерти? Разве было бы лучше, если бы она умерла от укуса осы или от инфаркта?

И все мировое зло ведь не было его виной или его проблемой. Зато от него требовалось рассказывать, как в действительности все происходило, обо всей порочности мира.

Шюман изучил телеграмму снова. Она показалась ему на удивление безвкусной, сухой, почти стерильной. В таком виде ее не годилось публиковать в «Квельспрессен». Они могли посмотреть на нее с точки зрения тезисов Стига Бьерна и драматизировать немного с целью придать «живость» материалу.

Он услышал крики Патрика со стороны его стола и понял, что шеф новостей нашел тот же текст.

Шюман ухмыльнулся довольно.

Передовица и сенсационный заголовок на завтра им в любом случае были уже обеспечены.

Томас всегда занимался любовью осторожно. Сначала Аннике казалось странным, что он был нежным и деликатным, пожалуй, из-за слишком долгого общения со Свеном и его чересчур грубой манеры. Но с годами легкие прикосновения Томаса все больше оставляли ее равнодушной, и она все чаще хотела, чтобы он занялся ею всерьез, держал крепко, жестко, действительно продемонстрировал желание овладеть ее телом.

Анника сделала глубокий вдох и нажала «ring up» на дисплее мобильного телефона. Она звонила на виллу в Ваксхольме. Долгие сигналы эхом отдавались от паркетного пола и заставляли блестящие призмы в хрустальной люстре танцевать.

– Дорис Самуэльссон, – ответила мать Томаса. Ее голос звучал слабее, чем всегда, несколько менее решительно, словно она чуточку разуверилась в себе и утратила часть своего обычного высокомерия.

– Привет, – сказала Анника. – Я не помешала тебе?

Дорис закашлялась.

– Привет, Анника, – наконец ответила она. – Нет, ты не помешала мне. Мы как раз поужинали, так что все хорошо. У тебя есть какие-то вести от Томаса?

– Никаких после видеофильма, о котором я рассказывала в субботу, – сказала Анника. – Но мы получили новости, касающиеся его. Одного из других заложников, испанца Алваро Рибейро, похитители отпустили, и он в нормальном состоянии.

Дорис перевела дух.

– Остается только радоваться, что они взялись за ум. Нельзя ведь держать людей в плену в таком месте. Слава богу, они поняли…

Анника схватилась свободной рукой за голову.

– Дорис, – сказала она, – по описанию Алваро Рибейро ситуация заложников хуже не придумаешь. Их подвергали насилию, мучили голодом. Томасу… также угрожали, заставляли его делать отвратительные вещи.

Дорис молчала несколько секунд.

– Рассказывай, – приказала она, а потом явно обратилась в слух, поскольку Анника не слышала даже ее дыхания.

– Они угрожали отрубить ему руки, если он не выполнит то, что они ему сказали.

Пыхтение на другом конце линии.

– И они сделали это? Искалечили его?

– Нет, – ответила Анника. – Насколько нам известно. Испанец ничего такого не говорил. Я не знаю, как много деталей опубликуют завтра, но…

Она замолчала, не в силах продолжить. «Твой сын изнасиловал распятую женщину, фактически ту, ради которой он потащился в Либой с целью переспать с ней».

– Его вынудили совершить сексуальное домогательство, – сказала она. – Их подвергали избиениям, испанцу сломали два ребра, пиная его ногами. Им приходилось есть еду, кишащую червями…

– Достаточно, – сказала Дорис тихо. – Я понимаю. Если ты извинишь, то я должна…

– У меня к тебе еще одно дело, – поспешила добавить Анника. – Дети больше не могут оставаться в городе. Журналисты не дают им покоя, и я не хочу, чтобы они находились в школе, когда данные испанца обнародуют.