Георгий Айдинов - Неотвратимость

— Искал работу.

— О какой работе могла идти речь, если у вас не было ни паспорта, ни трудовой книжки?

— Я полагал, что смогу устроиться на какую-либо единовременную работу, не требующую полного оформления. Думал — хватит справки о прописке.

— Допустим. Где вы жили все это время?

— В аэропортах, на вокзалах.

— Ваш внешний вид противоречит такому утверждению.

— Иногда договаривался с администраторами и устраивался в гостиницах на окраине Москвы или в пригородах. Так было, в частности, в последнее время.

— Назовите гостиницы, где вам давали приют.

— Не помню. А если бы и вспомнил, не назвал. Зачем мне подводить людей, которые шли мне навстречу?

— Такое благородство делает вам честь. Тогда еще один вопрос, надеюсь, на него вам ничего не помешает ответить: чем вы объясните обилие найденных у вас ключей от замков типа «Москва»?

— Я уже говорил. Другого объяснения дать не могу.

— Согласимся на время и с таким вариантом ответа. Конкретизируем несколько вопрос. Был проведен следственный эксперимент. Ключами из вашей «коллекции» поочередно пытались открывать замки квартир, которые были обворованы в Зеленограде. Вот этот ключ — прошу вас, посмотрите на него внимательно. Посмотрели? Отлично. Так вот этим ключом легко и непринужденно, даже лучше чем хозяйским ключом, была открыта дверь в квартире обворованного гражданина Сякина.

— Случайность.

— Вы предупредили мой вопрос. Я как раз и хотел спросить: роковым совпадением или чем иным сможете вы объяснить, что среди отобранных у вас ключей — а их всего было в двух связках, как вы знаете, двадцать три штуки, — среди них пять ключей отлично подходили к замкам квартир, где были совершены в Зеленограде кражи?

— Претензии такого порядка надо адресовать не мне, а заводу, изготовляющему замки «Москва».

— Зафиксируем и этот ваш ответ в полной неприкосновенности. Только, гражданин Корнилов, вам следует учесть, что разумность вашего поведения дает существенную трещину. Скоро, вероятно, я передам ваше дело своему товарищу, следователю Пащенко. Так он, имея в виду случаи, подобные вашему, весьма остроумно замечал: «И Гнат не вынуват, и Кылына невинна, тильки хата вынувата, що пустыла на ничь Гната». За правильность произношения не ручаюсь, но суть этой едкой украинской прибаутки должна бы вам сказать — довольно, я начинаю выглядеть со своим упрямым запирательством уже несколько смешновато.

Но Корнилов оставался верен себе. Его возили в Зеленоград, при нем его же ключами открывали замки квартир, где он бывал «незваным гостем» несколько ранее, — ничего не помогало.

— Мало, что ключи подходят. Это еще не факт, а предположение — раз ключи нашли у меня, значит я и есть «домушник». А кто меня заставал? Где они, краденные мною вещи? Что? Только потому, что раньше воровал, так и буду считаться жуликом навсегда? Может, я все силы прилагаю, чтобы покончить с прошлым, а вы меня в яму толкаете? Так не пойдет. Где у вас доказательства, что эти кражи мои? Нет у вас доказательств. За побег — согласен, судите. А зря навет на человека возводить у нас в стране не полагается.

Ни слова не удалось вытянуть и у Михаила Воробьева. Больше того, он потребовал допроса свидетелей и полностью доказал свое алиби: продавцы из магазина «Дары природы» в один голос подтвердили, что с десяти до двенадцати часов дня, то есть как раз тогда, когда происходили кражи, его неизменно видели на работе.

Никто из пострадавших, даже те, кто заявлял о будто бы увиденных ими «двух мужчинах с женщиной», — никто не опознал ни Корнилова, ни Воробьева. Это было, впрочем, и не мудрено, так как Главарь действовал настолько осмотрительно, что в десятках случаях, когда посещал чужие квартиры, он ни разу не попадал в чье-нибудь поле зрения.

— Ничего, гражданин Корнилов, не тревожьтесь понапрасну, доказательства еще будут. А сейчас давайте во всех деталях вспомним с вами каждый день вашего пребывания в Москве. Где были? С кем разговаривали насчет работы? Где жили? Где ночевали? Где хранятся ваши личные вещи? На какие средства существовали? Видите, сколько вопросов накопилось. А их будет еще больше. Ведь вы в Москве пробыли до момента ареста больше девяти месяцев. Значит, нам и предстоит с вами досконально описать каждый день из этих девяти месяцев.

— Ошибаетесь. Это не нам с вами, а вам, только вам, предстоит вся эта работа во всем ее немалом объеме. Законы, слава богу, я знаю. Не мне надо доказывать, что я не верблюд, а вам нужно мне, суду доказать, что я есть сие двугорбое животное. Вот и доказывайте! А у меня плохая память. Хоть убейте, не смогу вспомнить как да что. Насчет средств — пожалуйста. У меня специальность есть, трудился добросовестно. А за труд платят денежки. И накопил понемногу. На них и жил, на накопления. Думал — как станут подходить к концу средства, так и махну куда подальше. А может, и возвращусь обратно к себе, в Тульскую область. Выхлопочу паспорт. Определюсь на работу. И заживу. Милиция в наших краях не очень дотошная. Так что могло все и обойтись.

— Очевидно, этой верой в наивность и простосердечие милиции вы и сейчас питаете свои иллюзии. Оговорюсь — делаете вид, что питаете. Сами того не замечая, вы нет-нет да и выдаете свою тревогу, беспокойство; раздражение, злоба проскальзывают у вас и в тоне и в беспомощности полемики, которой очень не хватает вашей прежней уверенности и показной логичности. Допустим даже, что вы чисты, как голубь, и последние девять месяцев, скопив в неизвестные времена крупную сумму, жили на нее и даже мысленно не позарились на чужое. Но какой же здравомыслящий человек станет всерьез рассчитывать на то, что после второго побега из мест заключения, после дважды повторенной подделки документов, после стольких месяцев пребывания на нелегальном положении, когда твоей личностью вынуждены весьма пристально заниматься органы власти, — какой чудак после всего этого возьмется утверждать, что собирался «зажить» под собственной фамилией (как вы могли в родных местах выдать себя за кого-нибудь другого!) и остаться безнаказанным? Несолидно, несерьезно ведете вы себя, гражданин Корнилов. И пора бы вам было догадаться, что наша терпимость в беседах с вами объясняется совсем не нашей слабостью. Хочется, знаете ли, представить себе меру падения человека, который в десятый раз окажется перед судом. Для тех, кто будет решать вашу судьбу, вовсе не безразлично, как, какими путями пришли вы к сознанию своей вины. Но наши попытки дать вам это понять, к сожалению, ограничены временем. До завтрашнего дня, Корнилов, у вас еще есть возможность продумать сказанное. Мы намерены предъявить вам новые, абсолютно бесспорные доказательства вашего участия в квартирных кражах.