Йоханнес Зиммель - Ответ знает только ветер

— Вы даже не представляете себе, что это значит — не испытывать страха перед слугами в течение целого вечера. Мне здесь очень приятно.

— Но вы же можете есть вне дома, когда захотите, — возразил я.

— Вот именно не можем, — ввернула Мелина. — Это дало бы Витторио лишний повод натравливать на нас остальных слуг. Так что угроза, нависшая над нами, только увеличилась бы. Нет-нет, мы лишь изредка можем себе позволить это удовольствие — и лучше всего в связи с каким-нибудь деловым разговором. — Она в самом деле ела только икру.

Гастон Тильман тяжело вздохнул, снял очки, протер носовым платком стекла, вновь надел и сказал:

— Следовало ожидать, что вы еще раз зададите мне этот вопрос — раньше или позже.

Мы с ним сидели на открытой террасе перед огромным баром в его отеле «Карлтон» и пили виски. По бульвару Круазет мимо нас медленно ползло стадо машин. Я рассказал Тильману о разговоре с Тенедосом и спросил, кто такие Клермон и Абель.

Тильман ответил:

— Со стороны Тенедоса было очень умно направить ваше внимание на Клермона и Абеля. Я уже прикидывал, кто из них до этого додумается. Кажется, Тенедос среди них самый толковый. Или же остальные возложили на него эту задачу.

— Так кто же эти господа — Клермон и Абель, мсье Тильман?

Перед зданием отеля прогуливались взад-вперед несколько проституток. Все они были совсем юные, и время от времени подле одной из них останавливалась машина, и девушка садилась в нее или же вступала в разговор с сидящим в ней мужчиной. Как-то раз я беседовал на эту тему с одним из портье в «Мажестик», и он сказал, что уличные проститутки — самые дешевые. Они требуют до четырехсот франков за целую ночь, включая все остальное, с этим связанное, или максимум двести за час. У всех шикарных путан имеются собственные апартаменты, и они не топчутся на улице перед отелями, а сразу проходят в казино, где всегда сквозь пальцы смотрят на их присутствие в зале, если их не слишком много. Или же никуда не ходят, а сидят дома и ждут телефонного звонка, поскольку их имена передаются от одного клиента другому или же портье отелей сообщают о них гостям. Эти дорогие проститутки требуют пятьсот франков за сеанс или до тысячи за всю ночь, включая сюда все остальное. Портье признал, что эти дорогие — все как на подбор писаные красотки. Впрочем, большинство из них — немки.

— Клермон и Абель — это фигуры, стоящие за самым крупным во Франции концерном, производящим электронику, — сказал Тильман. — Вы не знаете этих имен, потому что оба стараются по мере возможности держаться в тени. Бессмысленно было бы теперь не сказать вам всей правды, мсье Лукас, потому что вы обязательно стали бы сами расспрашивать и только наделали бы лишнего шума. Этот промышленный гигант очень близок к правительству — разумеется тут играют роль военные заказы, но есть и другие причины. Клермон и Абель — я знаком с ними лично, а их досье помню наизусть — из-за махинаций компании «Куд» попали в затруднительное финансовое положение. А также испытали трудности со сбытом. Деньгами правительство может помочь. Но на рынок оно бессильно повлиять в интересах Клермона и Абеля, если «Куд» постоянно сбивает цену, выпускает более дешевую продукцию и старается захватить монопольное положение на рынке. Хельман хорошо знал их обоих. Они в самом деле были друзьями. Теперь их дружба кончилась.

— Но все в один голос твердят, что он ездил на Корсику для деловой встречи с друзьями, — сказал я…

Одна из шлюх, светловолосая и большеротая, в третий раз продефилировала мимо нас. Она с улыбкой поглядела на нас, потом пожала плечами и двинулась дальше.

— Лишь очень немногие знают правду, мсье Лукас.

— Так что же хотели эти двое от Хельмана?

— По их словам эта встреча была намечена уже давно. Они хотели попросить Хельмана, чтобы компания «Куд» прекратила загонять их в угол и дала им и их продукции шанс на выживание. Они взывали, как они выразились, к его совести…

— Вы говорили с обоими?

— Да, и подробно. В Париже. У меня нет никаких оснований не доверять тому, что они сказали. Когда Хельман заявил, что не может делать то, что хочет, они стали… Гм… наседать на него.

— В каком отношении?

— Как и тот неизвестный нам банкир, который бесцеремонно одернул Хельмана в отеле «Франкфуртер Хоф», Клермон и Абель тоже знали о тех финансовых операциях, которые Килвуд вместе с Хельманом предпринимал от имени всей группы «Куд». Они… ну, ладно, скажу прямо: они угрожали предать эти операции гласности, если Хельман поведет себя по отношению к ним неблагородно и не примирится ради этого с неизбежным конфликтом с его партнерами по группе «Куд». В конце концов, он был свободным человеком. И не обязан был делать все, что требовал от него Килвуд.

— И он отказался?

— Со слезами.

— Что?

— Он по-настоящему плакал, это утверждают и Клермон и Абель. Они говорят, что он был потрясен до глубины души. Он сказал, что наоборот — это он испытывает постоянное давление и вынужден делать все, что требует от него Килвуд, буквально все, — и что поэтому он не может помочь Клермону и Абелю.

— Минуточку, — прервал я его. — Но ведь если Хельман погиб, это не решило проблем Клермона и Абеля! Банк Хельмана, его наследники и члены группы «Куд» могли продолжать вести прежнюю политику или именно это и делают.

— До сих пор они ничего такого не делали, — возразил Гастон Тильман и поглядел вслед блондинке, вновь продефилировавшей перед нами. — Просто беда. Такая молодая. Такая красивая. Такая здоровая и свежая. Через десять лет она будет выжата, как лимон, и ее ласки будут стоить десять франков, а то и вовсе заболеет или умрет.

— А вы романтик, — усмехнулся я.

— Нет, я не романтик. Просто я хочу, чтобы люди были немного счастливее, причем все. Если бы я мог, я бы стал помогать всем несчастным.

— Но может быть, помогаете хотя бы некоторым?

Помолчав, он отвернулся и кивнул.

— Насколько это в моих силах, — очень тихо сказал он.

— Тогда вы выбрали не ту профессию, мсье Тильман!

— Да, — сказал он, — я знаю. — И повторил: — До сих пор группа «Куд» не сделала ничего такого, что было бы направлено против Клермона и Абеля и их предприятия. Ничего такого не сделал и банк Хельмана в лице исполнительного директора Зееберга. Прежние интриги прекратились.

— В глазах любого постороннего это должно создавать впечатление, будто Клермон и Абель только потому могут теперь вздохнуть свободно, что решились убрать с дороги строптивца Хельмана.

— Впечатление, может быть, и создается. Но на самом деле это не так.

— Почему?

— Потому что Клермон и Абель — национальное достояние. Если вы обвиняете их в убийстве, это значит, что вы тем самым обвиняете в убийстве правительство Франции.