Йоханнес Зиммель - Ответ знает только ветер

— Чепуха, — быстро пробормотала она. — Пошли, мне еще нужно забрать мои вещи.

И я зашагал. Ни в Гонконге, ни в Сингапуре, ни в Сиднее не было у меня такого ощущения блаженства, такой легкости на сердце, такого душевного ликования, как здесь, на этой забитой машинами Антибской улице в Каннах, рядом с Анжелой. Я даже не заметил, что у меня изменилась походка, что я лечу как на крыльях, пока Анжела не сказала, едва переводя дух:

— Нельзя ли помедленнее! Роберт, не летите так. Я уже задыхаюсь!

Только тогда мы остановились и долго стояли, смеясь и глядя друг другу в лицо. И вдруг я подумал: «Вот, значит, что такое счастье». Мне казалось, что я его никогда не знал или забыл. Ребенком я был счастлив, когда мне купили собачку. И вот теперь, на пороге пятидесяти, я опять был счастлив. Потому что незнакомая женщина проявила ко мне человеческий интерес, человеческое участие, человеческое тепло. Предвечернее солнце бросало косые лучи на Антибскую улицу, люди спешили мимо по своим делам, машины ползли по проезжей части бампер к бамперу, а я стоял и думал: как все-таки странно все, что со мной случилось.

Потом Анжела отправилась покупать краски, кисти и прочие орудия своего ремесла. Я пошел вместе с ней, а потом и в супермаркет, где она сделала огромный заказ с доставкой на дом завтра утром. Я всю жизнь терпеть не мог ходить по магазинам и что-то покупать, в особенности одежду, а уж делать это в обществе женщины казалось мне пыткой. А теперь мне все было по душе. Я наблюдал, как Анжела решительно и в то же время всегда мило и приветливо добивалась того, чего хотела, точно зная, что ей нужно, и не давая себе навязать что-то другое — хотя речь-то шла всего лишь о каком-то особом оттенке зеленой краски или банке маринованных селедок из Германии, которые она — к моему большому удивлению — обожала. Была суббота, поэтому магазины работали до восьми, и в них толпилось очень много покупателей, но мне они не мешали, я их даже не замечал, потому что глаза мои видели только Анжелу.

Потом мне все же пришлось с ней расстаться. На примерку ее платьев я не мог пойти. Все, что Анжела покупала, за исключением продуктов, она просила доставить в «Мажестик» и там вручить Сержу — персоне, видимо, чуть ли не легендарной: в магазинах на Антибской улице его знали буквально все.

Итак, Анжела оставила меня на углу маленькой улочки Шабо. Я сказал ей, что займусь изучением здешних лавочек. И взялся за это, причем сам не заметил, как углубился в эту улочку и дошел до площади Гамбетты. Тут на глаза мне попался цветочный магазин. «Флореаль» было написано на его вывеске. Я вошел и попросил послать тридцать красных роз мадам Анжеле Дельпьер, которая живет по адресу…

Продавец, обслуживавший меня, перебил:

— Мы знаем мадам Дельпьер. Все цветы она покупает у нас. Мы находимся совсем рядом с Антибской улицей, а цены у нас все-таки ниже. Простите, мсье, какие именно красные розы вы имеете в виду?

— «Баккара», — сказал я.

— Мсье, я не хочу лезть не в свое дело и что-то вам навязывать, — между прочим, меня зовут Пьер, называйте меня просто Пьер, — но я точно знаю, что мадам Дельпьер любит красные розы сорта «Соня» больше, чем «Баккара»! «Соня» пышнее и дольше не вянет, и ее красный цвет светлее, — вот, взгляните сюда. — Он указал на букет в одной из ваз.

— Хорошо, пусть будет «Соня».

— Охотно, мсье. Что-нибудь напишете?

— Да. Погодите-ка. Мне хочется, чтобы вы отныне каждую субботу в это время дня — то есть под вечер — доставляли мадам Дельпьер тридцать красных роз «Соня». За первые четыре недели я заплачу сейчас.

— Мы с радостью выполним ваше желание, мсье.

— А теперь дайте мне, пожалуйста, почтовую открытку.

Он протянул мне открытку, я сел и написал: «Спасибо за все». Открытку я сунул в конверт, а его заклеил. Пьеру я сказал:

— Если никого не застанете дома, положите розы перед дверью.

— Все будет исполнено, мсье, можете на нас положиться.

Потом я вновь вышел на площадь Гамбетты и зашагал обратно к Антибской улице, и мягкие босоножки без задников и носков ласково обнимали мои босые ступни. Было приятно не только ногам, но и всему телу, тоненькая рубашка не липла к нему, а обвевала, так что я чувствовал и даже как будто слышал, как мое тело дышит. Перед какой-то витриной я остановился и стал разглядывать свое отражение. Я едва узнавал самого себя. Таким я, может, был лет этак двадцать-двадцать пять назад, когда у меня еще были надежды и смелость, уверенность в себе и склонность к приключениям…

— Ну, что вас тут заинтересовало? — услышал я голос Анжелы, и вот она появилась рядом со мной в зеркале витрины, смеющаяся, со сверкающей короной рыжих волос.

Я ответил чистосердечно:

— Меня заинтересовало, как я изменился. Как вы меня изменили. Я выгляжу так, как выглядел, наверное, лет в тридцать или двадцать пять, полный…

Тут я прикусил язык.

— Да, полный многих вещей, — сказала Анжела, взяла меня под руку и повела прочь от витрины. — Все эти вещи по-прежнему есть в вас, Роберт.

— О, нет, — покачал я головой.

— О, да, — упрямо вздернула она подбородок. — И если вы еще немного поживете здесь, то убедитесь, что все эти вещи как бы сами собой в вас проявятся.

— Куда мы сейчас идем?

— С делами вроде бы покончено, так? Мои платья тоже доставят к Сержу, тут всего три минуты ходу. Стоп, сигареты, я совсем забыла, мне нужны сигареты! — И она направилась к табачному киоску.

— Вы слишком много курите, — заметил я.

— Вы тоже, — парировала она.

Я нес в руках три блока сигарет, купленных Анжелой, и пластиковую сумку, в которую сложил деньги, ключи, паспорт и вообще почти все, что лежало в карманах моего костюма, потому что в карманах новых узких брюк ни для чего не было места.

Мы вернулись в «Мажестик». Было чуть больше пяти часов, и на огромной террасе отеля позади плавательного бассейна за белыми столиками на белых стульчиках сидело множество людей: час аперитива. Я заметил, что на сиденьях лежали красные подушечки.

— У меня ноги устали, — сказала Анжела. — Давайте тоже присядем. Видите — вон там, в правом углу, в глубине, рядом с входными дверями еще есть свободный столик.

Мы уселись за него.

Подошел кельнер. Анжеле захотелось шампанского, и я опять заказал бутылку «Дом Периньон». Через некоторое время кельнер принес ее в ведерке со льдом, а заодно и два больших блюда с оливками и орехами.

— Погодите-ка! — вдруг вскочила Анжела. — Я сейчас вернусь!

Не успел я подняться со стула, как она уже устремилась по террасе в противоположный ее конец. Туда, где терраса упиралась в низенькие дорогие магазинчики-бунгало. Я видел, как Анжела исчезла за дверью, над которой красовались огромные буквы: «Барклай». Она довольно быстро вернулась, немного запыхавшись.