Александр Аннин - Храм Соломона

– Угу, – хрюкнул Борис. – Прям брильянтовая свадьба.

– Только бриллиантов как-то не предвидится. Нам, Боря, время наступает на пятки, все ноги нам уже оттоптало… Куда нам двигаться, с оттоптанными ногами?

М-да… Так что за сон-то?

– Сон… Самый возраст – сны обсуждать… А снился мне, Витя, семьдесят девятый год, подготовка к Олимпиаде в Москве. Я тогда еще стажером в отделе был…

– Я тоже.

– И ты тоже, да. И поручили мне простенькую работенку – спортсмена одного пасти. Нашего, местного. Был он кандидатом в олимпийскую сборную, копье бросал.

– Метал, – уточнил Виктор.

– Метал, – согласился Борис. – И снится мне уж который раз, как сижу я, молодой пацан, в своем служебном сером костюмчике, один-одинешенек на всем нашем городском стадионе. А этот копьеносец знай себе по полю разбегается и зашвыривает копье черт-те куда… А над трибунами напротив – длинный такой транспарант: «Куй олимпийский металл!»

– Прямо каламбур какой-то. Он копье метал, а с плаката ему предлагали ковать металл… Помню, как же, – Виктор забросил в пасть очередную подушечку жвачки, задвигал челюстями. – Там еще в слове «куй» все время одну букву слегка видоизменяли, народный юмор, блин. Непритязательный.

– Точно, было такое… – припомнил Борис.

– Мне тогда еще любопытно было, кто такой все эти лозунги потешные придумывает, – балагурил Виктор. – И ведь обком партии одобрял! Везде – как у людей: «Быстрее, выше, сильнее!», «Наша цель – коммунизм», «Народ и партия едины». И только в нашем городе что-то оригинальное. Предлагал начальству даже следствие по-тихому провести. Выслуживался… Но тогда не до того нашему начальству было – горячее времечко, приятно вспомнить.

Слушая Виктора, Дугин вспомнил, что в скверике, наискосок от их штаб-квартиры, по сей день стоит железный транспарант брежневских времен: «Светлому будущему – быть!» Борис не стал развивать эту тему, вернулся к своему сновидению.

– Так вот, останавливается вдруг этот самый метатель, смотрит на меня с жуткой ненавистью, а сам копье в руке покачивает. И орет: «Пошел вон! Хорош за мной следить!» Ну, я, понятное дело, ноль внимания… А он в мою сторону разбегается и ка-ак запустит свою железяку! Чувствую, прям точно в меня сейчас попадет, все-таки – кандидат в сборную страны… И в ужасе прыгаю вверх по скамьям…

– А копье тебе в ляжку – хрясь! – закончил за друга Виктор.

– Угу.

– Фу, какой неинтересный сон, – разочарованно протянул Виктор. – Это ж все на самом деле было. Никакой фантазии у тебя нет. Даже во сне… Помнишь, тебя потом долго еще звали в ж… раненым.

– Не надо, Витя…

– Правда, если я не ошибаюсь, тебе тогда грамоту дали за бдительность и чуть ли не нашивку за ранение… Вот с тех пор ты меня всю жизнь и опережаешь на одно звание. Ж…й меня одолел, на лопатки положил.

Борис понимал, конечно, что его напарник несерьезно все это говорит, но неожиданно для самого себя обиделся.

– Ой ли? – укоризненно посмотрел на друга Борис. – Можно подумать, только из-за того случая я до майора дослужился, а ты только до капитана?

И осекся, буквально прожженный взглядом Крайнова. Н-да… Это называется – слово за слово, на ровном месте…

– Зря ты напомнил мне, Витя, мое некрасивое прозвище…

– В ж… раненый! – остервенился Крайнов.

Разговор явно заходил куда-то не туда…

– Не напомнил бы, – гнул свое Дугин, – так и я бы не стал тебе соль на твои раны сыпать.

Были у Крайнова свои раны, были… И не в ляжку вовсе, а в самую таки душу. И причины того, что на пороге пенсии Виктор дослужился лишь до капитана, были весьма и весьма сугубыми.

– А ему-то, метателю копья, тогда что дали? – с преувеличенным интересом спросил Крайнов.

– Правильно, Витя, давай о других лучше поговорим. Свернем, брат, со скользкой дорожки. А то вдрызг поругаемся… Пять лет ему дали. Вполне гуманно. Вместо Олимпиады на Колыму потопал.

– А что ж так мало?

«Говорили ведь на эту тему уже сто раз», – подумал Дугин, но игру поддержал – чтоб замириться с задетым за живое напарником.

– Так мало дали, потому что потерпевший – то есть я, – проходил в суде как частное лицо, а не как сотрудник компетентных органов. Ранение уж больно смешным было, прямо для анекдота. Вот и решили не позорить. Наш отдел тогда еще в структуру госбезопасности входил.

– Кстати, никогда раньше у тебя не спрашивал… А потом-то что с ним было?

«Спрашивал уже», – снова отметил про себя Дугин, нахмурился:

– Отсидел от звонка до звонка. А вышел – на Чукотке остался. Устроился на китобойное судно, гарпунить моржей. Благо все навыки были при нем…

– А сейчас?

– Что – сейчас?

– Ну, что поделывает? Жив хоть?

Борис помолчал. «А вот об этом мы точно не говорили».

– Нет, – тихо сказал наконец Борис. – Где-то в самом начале 90-х китобой затонул во льдах. Так что и могилки не осталось.

– Так во-от оно что! – понимающе протянул Крайнов. – В тебе чувство вины проснулось, бездушный службист! Теперь понятно… Это, брат, знаешь, как называется?

– Как?

– Кризис среднего возраста, вот как. И не иначе. Мысли покаянные, думы окаянные… И это пройдет!

– Уже прошло, Витя, уже прошло. Опоздал ты царя Соломона цитировать. Я в том смысле, что мы с тобой уже за черту среднего возраста перешагнули… Хотя… Ты, если верить твоей похвальбе, все тот же… ммм… жеребец.

Борис, конечно же, имел в виду нескупую мужскую потенцию своего напарника – с эрекцией вкупе. В «совокупе». Однако, помимо смысла переносного, был в определении «жеребец» и смысл самый что ни на есть прямой: внешностью своей капитан Крайнов здорово смахивал на коня, в посрамление пресловутой теории Дарвина. На вороного, с породистой проседью, коня: гривастый, лобастый, с крупными ровными зубами и впалыми щеками… Виктор обладал к тому же глубоким, все понимающим взглядом старой лошади, клячи изъездившейся и во всем изуверившейся… От этого взгляда, случись ему быть пристальным, торопели не одни только женщины, но, случалось, и мужики. А голос! С этакой хрипотцой, как у Аль Пачино.

Дугин был повыше, «помордастей» и с клячей уж никак не ассоциировался – тут тебе и брюшко прорисовывается, и взгляд тяжелый, типа: «Мне нечего терять в этой жизни, приятель, поберегись!»

Борис и Виктор за три с половиной десятка лет пересидели не одно поколение сослуживцев – пересидели, разумеется, не буквально: приходилось и побегать, и пострелять время от времени… Десантироваться на парашютах и даже, помнится, как-то раз погружаться на дно озера в скафандрах.

Но, в общем-то, вся эта увлекательная жизнедеятельность осталась где-то там… Насколько хватало «ближней» памяти Бориса Дугина, они с Виктором чинно приходили в обширный, расцвеченный молодежью кабинет аккурат к десяти утра, чтобы в шесть вечера с достоинством его покинуть (советская закваска, что ни говори). И хотя с ними, безусловно, считались – как с некими обязательными условностями; и хотя их даже ценили (как спецотдельские раритеты), но пылинок, что называется, не сдували, шапку не ломали… Есть – ну и есть, нехай себе будут. Никому же не мешают.