Андрей Кокоулин - Неизлечимый детектив

Бездна казалась холодной и алчущей. Ее выпирало вверх. Пена набрасывалась на колеса. Вода снизу, вода сверху.

Того и гляди водяной вцепится в каблук.

– Том!

– Боится, зараза! – услышал я приглушенный ревущим потоком голос.

– Кто?

– Конь, сэр!

Том, возникнув на мгновение сбоку, взмахнул руками.

– Какого черта, Том? – крикнул я.

И тут бревна под нами треснули.

Мост повело, устрашающий треск раздался снова. Взбесившийся ручей, казалось, с новой силой набросился на преграду.

Повернувшись, я заметил в руке у Родерика «бульдог».

– Родерик!

Я попытался выхватить оружие у Гарпаста. Несколько секунд мы боролись, и я проиграл.

– Стреляться – это не выход!

– Тьфу на вас, Джонатан! – Родерик, отпихнув меня, высунулся из бруэма.

Револьвер его нацелился в сторону козел.

– Родерик, если вы застрелите Тома, это нас не спасет!

– Умолкните.

– А если коня…

Выстрел показался мне громовым раскатом.

Бруэм, подпрыгнув, рванул вперед, меня свалило между сидений, а носком ботинка я пробил дыру в днище. Позади со страшным шумом и плеском, похоже, обрушился-таки мост.

Нас вынесло на взгорок, и здесь мы остановились – Том совладал с испуганным конем.

– Ну вот, – удовлетворенно отметил Родерик, – утопление откладывается.

Не сговариваясь, мы с ним вышли под дождь. Бруэм застыл на глинистой проплешине, колесный след полого вел вниз.

Там, где должен быть мост, торчало, то скрываясь под водой, то появляясь вновь, одинокое бревно.

– Все, джентльмены, – сказал вставший рядышком Том, – назад дороги нет. Добро пожаловать в Эмберхилл.

– Это далеко? – прищурился Родерик.

– Минут пять, сэр, и мы будем в поместье.

– Нас примут?

– Не дать приют в такую погоду могут только свиньи, сэр, – сказал Том и высморкался.

Я зачарованно смотрел на серую бурлящую воду ручья, возомнившего себя рекой, пока Гарпаст не хлопнул меня по плечу.

– Садимся, Джонатан.

Эмберхилл показался, едва мы миновали прозрачный осинник и обогнули невысокий холм. Мрачный двухэтажный, увитый плющом особняк вырос перед нами, пугая темными окнами. Слева от него обозначился навес с коновязью, справа – сарай с высокими воротами. Огромная лужа пузырилась посреди пустого двора.

Том, объехав лужу по краю, остановил бруэм перед каменным, в две ступени, крыльцом.

– Прибыли.

– Не туда, конечно, прибыли, – проворчал Гарпаст, обнимая жирандоль, – но хотя бы без приключений.

Я имел собственное мнение о приключениях, но счел за лучшее промолчать.

Стрельба из револьвера – пусть. Мост рушится в водяную бездну – значит, так и надо. И все в порядке! Нет, я молчу, молчу.

Две ходки от бруэма к массивным, в полтора человеческих роста дверям – и баулы обрели пристанище на каменных плитах рядом с жирандолем.

Родерик изучал кольцо, вделанное в дверь.

– Им нечасто пользуются, Джонатан, – сказал он, пробуя пальцем вмятину от кольца, образовавшуюся на створке.

– Так стучите! – попросил я, чувствуя, как влага пропитывает сукно сюртука.

– Э, нет, – поднял палец Гарпаст, – здесь могут водиться свиньи, о которых нам только что…

– И свиньи, и овцы, – Том поднялся к нам по ступеням и посмотрел сначала на меня, а потом на Родерика, – без живности здесь нельзя. А чего не стучим?

Не дожидаясь ответа, он бухнул в дверь кулаком.

– Хозяева!

Небо стремительно темнело, и я подозревал, что мы вот-вот станем свидетелями первой весенней грозы.

– Хозяева! Эй!

Наш кэбмен присовокупил к первому удару второй и третий.

Крепость двери и шум дождя не давали распознать какие-либо звуки с той стороны. Слышат ли нас? Спешат ли на стук?

– Еще есть окна, – как бы между прочим заметил Родерик.

– Предлагаете бить?

Я пошел вдоль фасада, вглядываясь в сумрак за стеклами.

Особняк казался загроможденным мебелью и тенями. Большая зала в три окна с массивами диванов и шкафов, маленькая темная комната с напольными часами, рукав коридора с косым треугольником, обозначающим лестницу на второй этаж.

Нигде никакого движения.

То ли спят, то ли умерли. Смерть еще как-то извинила бы…

Выловив своим кепи несколько десятков капель с карнизов и крыши, я в раздажении повернул обратно и тут же в узком стрельчатом окошке заметил плывущий к нам огонек.

– Идут!

Поднявшись к дверям, я встал за Родериком.

– Ради бога, молчите, – обернулся он ко мне, – еще ляпнете что-нибудь.

– Что ляпну? – спросил я, но Гарпаст лишь шевельнул плечом.

Впрочем, открывать нам не спешили.

– Кто вы и что вам надо? – услышали мы голос из-за двери. Голос был скрипучий и, судя по всему, принадлежал старому слуге. – Если вы дьяволовы отродья, то убирайтесь прочь.

В когда-то богатых, но потом обедневших семействах такие слуги имелись всегда. Они, собственно, и олицетворяли тот упадок, в который приходили семейные дела.

Да, они знали и молодость, и расцвет, но прикипев к хиреющему поместью, как плющ к стенам, дряхлели вместе с ним.

Глохли, слабели и ненавидели случайных гостей.

– Я – Родерик Гарпаст, – прервал мои размышления Родерик, – со мной мой друг Джонатан Ривольд и Том э-э…

– Каули, – наклонился к двери кэбмен.

– И Том Каули. Здесь дождь и… Всюду вода. Нам бы переждать непогоду…

– И обсохнуть, – добавил Том.

– И переночевать, – сказал я.

Родерик пихнул меня локтем.

Некоторое время за дверью молчали. Я так и видел, как старик, уставя бесцветные глаза в пол, пытается сообразить, кроется ли в незнакомцах опасность.

И так взвешивает, и этак.

Трое. Просятся в дом. Но вежливо. Джентльмены. Может быть даже из столицы. Приятное общество, чтобы скоротать вечер.

А ну как нет? Мало ли.

– Входите.

Щелкнул массивный засов, и одна из створок приоткрылась. Гарпаст ринулся внутрь, на золотистый свет свечи, первым.

– Наконец-то! – Расстегивая макинтош, он загородил весь проход. – Мы уж думали – все! У вас что-то темно, кстати…

– Экономим, – был ему ответ.

Гром раскатился по небу. Дождь превратился в ливень. Наверху, над нами, хлопнул ставень.

– Родерик!

Я попытался подвинуть друга.

– Имейте совесть, Джонатан, – недовольно произнес Гарпаст. – Здесь хорошие полы, я стараюсь не наследить. А вот еще и скамеечка…

Он сел и принялся кряхтя стаскивать грязные ботинки.

С баулом на плече я все же протиснулся мимо него и чуть не столкнулся с держателем свечи.

Как я и предполагал, это оказался старик в поношенном, побитом молью фраке, сорочке и серых панталонах. Скорее всего, дворецкий. Если, конечно, в доме, кроме него, имелся кто-то еще из прислуги. А так, наверное, он был и камердинером, и садовником, и привратником, и каменщиком, и, возможно, даже конюхом. Унылое лицо. Длинный нос, седые баки, поджатые в неодобрении губы. Руки у него подрагивали, и огонек свечи плясал один из тех туземных танцев, о которых писал путешествовавший по Африке Ливингстон.