Андрей Кокоулин - Неизлечимый детектив

– Ну, это уже слишком!

– Тьфу! Тогда это скажу я. Стучите!

Родерик приподнял мне руку.

– Я не совсем…

– Стучите же!

Он стукнул в дверь моими пальцами.

– Э… Элизабет? – позвал я.

За дверью было тихо.

Я повернулся к Гарпасту:

– Наверное, она спит. Не будем мешать.

– Еще раз, – сказал неумолимый Родерик.

Пришлось постучать снова.

– Извините, Элизабет…

Я взялся за ручку.

– Стойте!

Гарпаст вскрикнул так неожиданно, что я буквально окаменел. Все во мне сжалось, дыхание перехватило, а сердце провалилось в живот.

Родерик осторожно отлепил мои пальцы.

– Смотрите.

Он повернул ладонь. Пальцы оказались испачканы чем-то красным.

– Что это? – тихо спросил я.

– Кровь. – Мой друг присел у двери и, не касаясь, осмотрел дверную ручку. – След нечеткий, смазанный. Вы еще поработали…

Он достал платок.

– Знаете, Джонатан, – сказал он, повернувшись ко мне, – я всегда хотел расследовать убийство в идущем поезде. С него невозможно сойти, а, значит, круг подозреваемых ограничен лишь пассажирами. Кто-то убил, но кто? Представляете? И я методом опросов и анализа нахожу расхождения в показаниях…

– А остановки? А если убийца выпрыгнет в окно?

Гарпаст вздохнул.

– Зануда вы, Джонатан.

Платком он обернул чистый край ручки. Мягко щелкнул язычок замка. Господи, подумалось мне, а если там труп? Если там бедная девушка с ножом в сердце? Или же убийца?

– Может, позвать проводника? – побледнев, прошептал я.

– Не торопитесь.

Дверь отворилась без скрипа.

Первое, что бросилось мне в глаза, – пятна на светлом коврике на полу и смятая салфетка на столике.

– Ага, – сказал Гарпаст, распахивая дверь во всю ширину.

В купе было пусто.

Я выдохнул. На левом диване стояла шляпная коробка, дорожная накидка висела на крючке у стены, на правом диване обложкой вверх лежал роман Бронте. Красная атласная лента пересекала его наискосок.

В голове моей (о чем я только думал!) проскочило, что «Красная лента» – изумительное название для рассказа.

– Красная лента, – сказал я вслух.

– Вы думаете, это важно? – Гарпаст склонился над книгой, поморщился, затем подсел к столику. В руке у него появилось увеличительное стекло. – Крови немного. Ее подтирали. О чем это говорит, Джонатан?

– Не имею понятия.

– Плохо, Джонатан. Плохо.

Лицо моего друга приобрело сосредоточенное выражение. Он заглянул в багажные ниши, подергал ручку окна, снял и повертел накидку, лег на пол и обследовал коврик. Я стоял между диванами, и мне приходилось споро убираться с его пути, изгибаясь и цепляясь за верхние полки.

Наконец Гарпаст успокоился.

– Итак, – произнес он и посмотрел на меня, – я представляю себе дело так. Некий злоумышленник проник в купе, угрожая ножом, нанес девушке порез и…

– Что и?

– Скорее всего, они были знакомы. Следов его нет, значит, обувь у него была чистая, криков мы не слышали, может быть, это что-то на почве ревности. Выяснение отношений. – Родерик почесал висок. – Парень горячий, легко возбудимый, но, пожалуй, и легко остывающий, иначе бы не дал промокнуть кровь.

– Но куда они делись?

– Не знаю. Убийства не было, Джонатан. А жаль. Было бы любопытно. Первый подозреваемый, кстати, кондуктор.

Я замотал головой.

– Родерик, девушки нет в ее купе. Я ее знакомых не видел. А что если ее хладный труп убийца сейчас сбрасывает под насыпь?

Мое яркое, живое воображение нарисовало мне скатывающееся в канаву тело в голубом жакете и светло-синей юбке. Прекрасное, так мало пожившее тело.

Это было настолько щемяще-печально, что я впал в отчаяние.

– Родерик! Она труп, труп!

– Что-о?

Я повернул голову и встретился глазами со стоящей в проеме моей недавней знакомой.

Лицо у нее было мокрое, раскрасневшееся, к распухшему носу она прижимала платок, капелька крови темнела на блузке.

Обрадовавшись, я протянул к ней руки.

– А мы думали, что вы труп, Элизабет! А вы ожили. То есть, вы вовсе и не оживали, вы были живой. Вы и сейчас живая! Это такое счастье!

Мой друг Родерик попытался залепить мне рот ладонью, но я был выше, вертлявей, и ему не хватило длины рук.

– И хорошо, что у вас нос! – Воскликнул я. Гарпаст почему-то обхватил меня сзади, мешая приблизиться к девушке. – То есть, нос есть у всех, и у вас тоже. Но хорошо, что у вас кровь из носа! В смысле, что мы думали, будто вас ножом…

Я несколько раз, показывая, сжатой в кулаке рукой распорол воздух.

И если до этого Элизабет только непонимающе хлопала глазами, видимо, едва соображая, что надо двум забравшимся в ее купе джентльменам, то теперь зажмурилась.

А потом и завизжала. Противным, надо сказать, голосом.

Разумеется, мы были вынуждены сойти с поезда. Чтобы не усугублять. И хотя мы все объяснили: сначала усатому кондуктору и всем собравшимся, потом – оказавшемся тут же доблестному констеблю, а затем и самой Элизабет Максон, оставаться и далее в вагоне было уже никак невозможно.

В маленьком сонном Биконсфилде мы выгрузились: два баула, жирандоль и разбитая вера в человеческое понимание.

Паровоз издал гудок, бледный женский профиль мелькнул в проплывающем окне, клубы пара растаяли, как и надежды добраться до Шорсфилд-тауна железной дорогой.

– Что ж, Джонатан, – сказал Гарпаст, оглядывая зданьице станции, – надо признать, мы напугали бедную девушку.

– Мы вообще зря вошли в ее купе, – сказал я.

– Но вошли-то мы из-за вас! – Родерик ступил на дощатый помост. – Это вашим желаниям мы потакали.

– Сомневаюсь, – неслышно буркнул я.

– Любезный, – Гарпаст поймал за локоть старичка, вышедшего к путям из дверей станции, – где здесь можно нанять кэб?

– Что? – Благообразный старичок подставил ладонь к уху.

Он был в серых панталонах и сорочке, поверх которой на худые плечи был накинут клетчатый платок.

– Кэб, – сказал Гарпаст. – Лучше закрытый. Но можно и двуколку.

– Сегодня дождь, – пожаловался старичок, уставив на моего друга слезящиеся глаза. – В дождь меня не зовут. И когда ясно, не зовут. А вот в туман…

Он замер, вытянув шею и высматривая что-то в хмурых холмах вдали.

– А кэб? – безнадежно спросил Родерик.

– Не зовут…

Пока мой друг искал кого-нибудь повменяемей, я перетащил наши вещи ближе к стене станции. Рядом тут же нарисовался чумазый мальчишка с хитрыми глазами. Настоящий диккенсовский оборванец. В обтреханном коричневом пиджачке на голое тело и перешитых штанах. В накрученном на горло полосатом шарфе и мятом цилиндре на заросшей голове.

– Вам помочь, сэр?

– Нет.

– Я могу посторожить ваш багаж. Всего два пенса. – Мальчишка улыбнулся и шмыгнул носом. – У нас городок такой…

– Какой? – спросил я.

– Ну, смотреть надо, чтоб чего не свистнули.